— Тебе Герка нравится, — сказал я. — Ты влюбилась в него по уши.
— Он ревнивый, — ответила Алла. — И ты ревнивый.
— Ты с ним встречаешься?
— На танцах… Вы с ним поссорились?
— Он неплохо на барабане играет, — сказал я. — У него это получается.
— Играет, — ответила Алла.
— С кем ты еще встречаешься?
— С тобой…
— А еще?
— Смотри, планер садится… Ты летал когда-нибудь?
— Летал… Кто он?
— Никто… Может быть, ты.
Я сбоку посмотрел на нее. Алла глядела под ноги и улыбалась. Равнодушная и красивая.
— Тебе на меня наплевать, — сказал я. — Я для тебя нуль.
— Нет, ты хороший.
— И всё?
— Всё.
— Зачем ты поехала со мной? И вообще все это… Зачем?
— Я устала, — сказала Алла. — Хочу домой.
— Я должен все знать… Черт! Это важно!
— Ты довезешь меня до техникума, — сказала Алла. — До дому не надо.
— Алла, ты должна…
— Я тебе ничего не должна, — перебила она. — У тебя нет сегодня никаких оснований на меня злиться… И больше не будем об этом говорить.
Ее глаза стали холодными и злыми. Я подумал, что сейчас не смог бы ее поцеловать.
— Я тебя обидел? — спросил я. — Прости.
— Нет, — помедлив, ответила Алла. — Не обидел… Мне нужно домой.
— Свидание? — не удержался я от глупого вопроса.
— Да, — холодно ответила Алла. — Ты угадал. Свидание.
Она сошла ни углу двух улиц, напротив техникума. Я угрюмо молчал, глядя ей вслед. Она шла по тротуару, слегка покачивая бедрами. Бронзовый солнечный отсвет играл в ее пышных волосах. Руки были засунуты в карманы плаща. Она ничего больше не сказала мне. Ни слова. Побежать за ней? Догнать и сказать что-нибудь хорошее? И увидеть светлые холодные глаза? И услышать: «Я хочу домой»? На свидание ей нужно. С Геркой. Или с другим парнем, о котором вчера болтала в перерыве Анжелика.
Я смотрел ей вслед и не понимал: потерял я ее сегодня или нашел?
17
Я возился с карбюратором, когда подошел Генька Аршинов. Он был в клетчатой рубахе и зеленых штанах. Лохмы его, против обыкновения, были приглажены и блестели, — чем-то смазал. На босу ногу резиновые тапочки. В руках Генька держал учебник физики. Через неделю первый экзамен. Ребята давно зубрят, а мне все не раскачаться. Зато я свалил экзамены за семилетку и получил новенькое свидетельство. И сдал на права мотоциклиста. А это тоже не фунт изюму. В удостоверении так и написано: «Имеет право управлять всеми марками мотоциклов». Теперь не нужно объезжать каждого милиционера за километр; садись и поезжай, куда душа пожелает. А если милиционеру придет в голову блажь остановить меня — пожалуйста, вот моя синяя книжица с талоном номер один. Любуйтесь на здоровье, товарищ милиционер!
— Ну и штучка эта тетка, — сказал Генька, трогая рычаг сцепления.
— Какая тетка? — Я дунул в маленькое отверстие: так и есть, жиклер засорился!
— Знаешь, кто был ее отец?
— Тетка… Отец… Еще про дедушку спроси. И про бабушку.
— Я думал, тебе интересно, — сказал Генька. — Вы с ней друзья… — Он засунул физику под мышку и зашагал к калитке.
— Погоди! — Я, размахивая карбюратором, припустил за Генькой. — Рассказывай.
Генька посмотрел на небо и сказал:
— Физику надо долбать…
— Ты был у них?
— Я? Нет. Инструктор горкома заходил. Тетка его в три шеи вытолкала. Здоровенная баба, говорит инструктор.
— Бьет девчонку?
— Один раз. Зимой, тряпкой смазала… А больше не трогает. Не в этом дело. Потаскуха она. Парней водит к себе… Дина… все видит. Переживает, понятно. А тетка говорит: что же мне, монашкой прикажете жить? Муж у нее погиб, а может, врет, бросил… Я, говорит, еще молодая и это… чувства имею… Даже слишком у нее этих чувств. Что ни день — то новый хахаль. Да еще пьяный. А Динка или из дому уходит, или гонит их вон. У нее характер решительный… Днем разговаривал инструктор с теткой, а вечером она привела к себе… Рысь твоя изнутри закрылась, не пускает. Тетка — скандалить. Колька Бутафоров помог: в два счета парня домой отправил, тот и не заикнулся. И тетку Бутафоров утихомирил. Если б не он, туго пришлось бы девчонке. Тетка норовит приводить, когда Кольки дома нет. Или потихоньку, когда девчонка заснет… И никого у Дины больше нет, вот и мается с такой тетушкой.
— А отец? — спросил я. — Да-да, он ведь погиб.
— В сорок третьем… Под Одессой. На мину наскочили. Он эсминцем командовал. Посмертно Героя дали. Капитан первого ранга. Рысь пенсию за него получает. Не Рысь, конечно, тетка. И тетка ей не совсем родная. Сводная сестра матери.
— Это тебе она рассказала?
Генька посмотрел на меня, усмехнулся:
— В горкоме… Смотрел личное дело.
Я ничего этого не знал. Думал, что ее отец был на Каспии рыбаком, а потом на войне погиб. А он, оказывается, эсминцем командовал. И Герой Советского Союза, моряк. Вот почему Рысь поехала в Ригу поступать в школу юнг. И кто знает, может быть, ее бы и приняли, не попадись я ей тогда в Себеже на пути. Щеголяла бы моя Рысь в матросском бушлате и бескозырке с черными ленточками…
— Мы с секретарем горкома были у заведующего горторгом, — сказал Генька. — Он вызвал тетку. Галопом прискакала. Сразу по-другому заглаголила. Но дело не в этом. Теткиным обещаниям верить нельзя. Нужно девчонку вызволять оттуда.
— Зря я ее тогда задержал… Пусть бы ехала в Ригу.
Генька пропустил мои слова мимо ушей.
— Поговори с ней, Максим, — сказал он, вертя в руках книгу. — Пускай к нам поступает, в техникум… Ты ей загни про паровозы, простор… Про быка, которого мы чуть не зарезали. Ты умеешь. Я узнавал, она девчонка способная. Жить будет в общежитии.
Я взглянул на Геньку. Он листал физику и не смотрел на меня. И показалось мне, что лицо у Аршинова смущенное.
— Она море любит, — сказал я. — Нужен ей техникум, как…
— Поговори, — сказал Генька. — Ты умеешь.
Я схватил карбюратор и стал ожесточенно дуть в него.
— В общежитии ей будет хорошо, — говорил Генька. — Не то что с теткой.
— Так она меня и послушает!
— Жалко девчонку… С такой теткой пропадет ни за грош.
— А тебе-то что? — спросил я.
— Комсомолка, — сказал Генька.
— У них в школе своя организация.
— Ты рассуждаешь как обыватель, — нравоучительно заметил Аршинов. — Я не я, моя хата с краю.
Это моя-то хата с краю! Я хотел от души ответить Геньке, но раздумал, — не стоит ему перед экзаменами настроение портить. А потом все-таки — хлопотал он за Рысь. Личное дело смотрел, в горком ездил, с теткой разговаривал…
— Я бы и сам с ней потолковал, — продолжал Генька, — но боюсь, пошлет подальше…
— Жиклер засорился, — сказал я, снова прикладывая карбюратор к губам.
— Жалко девчонку…
— Не продувается!
— Насосом, — посоветовал Генька. — Насосом лучше.
— Иди к черту, — сказал я.
Генька ушел физику зубрить. Чересчур большую заботу проявляет он о Рыси. Я и без него знаю, что Динке лучше будет в общежитии. Но захочет ли она пойти в техникум? Если ей втемяшилось в голову море, то при чем тут паровоз и бык, которого мы чуть на тот свет не отправили. Мне что, я поговорю, только будет ли от этого толк? Вообще-то мне нужно было злиться не на Геньку, а на себя. С конца февраля я ни разу не зашел к Рыси. От Бутафорова узнал, что она ходит в школу и дома у нее вроде стало потише. Тетка испугалась, наверное, что Рысь совсем уйдет от нее, тогда и пенсия уплывет. Я все время помнил о девчонке с острова Дятлинка, но так уж получилось, что не зашел. То экзамены за седьмой класс, то мотоцикл, то Алла… Да-а, нехорошо получилось: Генька занимается ее делами, а я раскатываю на мотоцикле. Бутафоров с теткой воюет, а я знать ничего не знаю. Я вспомнил, как Рысь мне рассказывала, что Бутафоровы звали ее жить к себе насовсем, но она не захотела — у них и так большая семья.
Я продул насосом жиклеры, собрал карбюратор и поставил на место. Решено: еду к Рыси. Пусть еще один день вылетает. А завтра мотоцикл в сторону — сажусь за физику.