— Неси, неси, — торопил Артём.
Ему казалось, что она слишком медленно идёт. Выхватив из её рук голубой конверт, Артём надорвал его.
— Ох, дядя Артём! — укоризненно сказала Машенька. — Чужие письма ведь читать стыдно!
Это было заявление на имя директора восьмилетней школы. Таня сообщала о своём внезапном уходе и просила уволить её с работы. Куда она уходит, об этом в письме не было ни слова. О причине тоже. Артём сунул Машеньке конверт и, пробормотав: «Это не письмо, а заявление…», бросился к своей калитке. Связка лука упала на землю, он даже не заметил.
— Лук уронили! — крикнула Машенька, но он не оглянулся.
Девочка подняла связку и степенно пошла вслед за ним. Когда она отворила калитку, Артём уже сидел за рулём и подавал машину назад. На крыльце стояли Алексей, Ира и Нина и с недоумением смотрели на него.
— Куда же ты, Артём? — расстроилась Ира. — Сейчас обедать будем.
— Обедайте без меня… — отмахнулся он. Выскочив из машины, отворил ворота и выехал на дорогу. «Москвич» фыркнул и рванулся вперёд.
— Как же обед? — растерянно спросила Ира.
— Не расстраивайся, дорогая, — сказала Нина. — Поверь, ему сейчас не до обеда…
— Вот ваш лук. — Машенька поднялась на крыльцо и протянула тяжёлую связку.
— Дядя Артём поехал в Бологое, — затараторила она, с любопытством разглядывая незнакомцев. — За Татьяной Васильевной, нашей учительницей… Она утром уехала на автобусе, я ей ещё сумку помогала нести…
— Тебя как звать? — спросила Нина.
— Машенька.
— Мы приглашаем тебя пообедать с нами, Машенька.
— Ой, спасибо, я уже пообедала… Я просто так посижу!
5
Артём стоял на обочине шоссе и смотрел на проносящиеся мимо машины. Снова ночью выпал снег и снова утром растаял. Сохранился лишь на дне оврагов и канав. На откосах кое — где вяло зеленела жухлая поникшая трава — последний привет лета. Холодный северный ветер с сухим шорохом возил по асфальту истрёпанные листья, раскачивал телефонные провода, завывал в голых ветвях ольшаника.
Артём ждал попутную машину. Он бы и пешком дошёл — подумаешь, три версты с гаком, — но у его ног, завёрнутая в мешковину и перевязанная шпагатом, лежала тяжёлая рессора. Три дня назад сломал её Артём, пустившись в погоню за Татьяной Васильевной на своём «Москвиче» по смеховскому бездорожью.
Не доезжая речки Березайки, машина вздрогнула от тяжёлого удара, затем тяжко охнула и присела.
Артём свернул с просёлка на лесную просеку, бросил в кустарнике покалеченный «Москвич» и, остановив мотоциклиста, — на его счастье, тот ехал в Бологое, — продолжил свой путь.
И все — таки он опоздал: Тани на станции не было. Уехала в неизвестном направлении.
В Смехово Артём вернулся лишь к вечеру. Алексей и его пассажирки, так и не дождавшись его, уехали в Ленинград. В доме все прибрано, подметено, посуда вымыта, а на столе приготовлен для Артёма давно остывший обед. Ничего не скажешь, хозяйственная эта девушка Ира!..
На следующее утро Артём пригнал домой «Москвич», снял рессору и отвёз её на автобусе в Вышний Волочек, где была станция технического обслуживания. Там проторчал до вечера, пока не отремонтировали рессору. На автобусе доехал до повертки, а теперь вот нужно ждать оказии. Автобусы до утра не пойдут в Смехово.
Со стороны Ленинграда стал притормаживать ЗИЛ‑130. В кузова большие зеленые контейнеры. У висячего моста грузовик остановился. Из кабины выбралась на обочину дородная женщина в длинном в обтяжку пальто. Шофер подал мешок. Женщина поклонилась шоферу и, оглянувшись — нет ли близко машин, — перешла шоссе. ЗИЛ взревел и, набирая скорость, покатил под уклон в сторону Москвы. Женщина бросила взгляд на молчаливого Артёма и остановилась неподалёку. Видно, тоже в Смехово.
Быстро сгущались осенние сумерки. Низкие темно — дымчатые облака проносились над головой. Ветер порывами налетал на ольшаник, заставляя голые сучья стучать друг о дружку. На шоссе ярко вспыхнули и погасли автомобильные фары. Две большие молчаливые птицы, спланировав сверху, нырнули под нависший над путями железнодорожный мост.
Женщина неподвижно стояла в стороне, повернувшись к Артёму боком. Из — под шерстяного платка выглядывала черная прядь волос. Что — то в её грузной фигуре было знакомое. Внимательно присмотревшись, Артём узнал Степаниду Петрову. Он хотел было поздороваться, но Степанида не смотрела в его сторону.
Вдруг мешок у её ног зашевелился и закряхтел.
«Может, и мне порося завести? — подумал Артём. — В подполе на железных крюках будут висеть копчёные окорока. В яме картошка, морковь, свёкла. В деревянных кадках — квашеная капуста, огурцы, солёные грибы. И вьюжными зимними вечерами буду спускаться в подпол с керосиновой лампой и накладывать в глубокую тарелку скользкие, остро пахнущие приправой рыжики и волнушки…»
Он так живо представил на белой тарелке холодные рыжики, что даже слюну сглотнул. До порося, может быть, дело и не дойдёт, а вот грибов на будущий год уж точно кадку насолит.
Когда платок на голове Степаниды стал сливаться с черными волосами, а вдалеке заиграли всполохи света — водители включили дальний свет, — с шоссе в Смехово свернул «Москвич‑408». Артём поднял руку. Машина прошла немного вперёд и остановилась.
— Подкинете до Смехова? — попросил Артём. — У меня тут рессора…
Из машины вылез плотный парень в коричневой кожанке на «молниях». Потянулся, несколько раз присел. Артём улыбнулся: знакомое движение! Видно, издалека, устал за рулём. Взглянув на Артёма, парень тоже улыбнулся:
— Что — то в Смехове раньше не встречал я бородатых…
— Вот встретили.
Тут подскочила Степанида с мешком и затараторила:
— Довезёшь, родимый? Гляди — ко — уж темень, а дома мужик, поди, все глаза проглядел, дожидаючись… День — то нынче короче овечьего хвоста. Пока туды — сюды, ан уж и ночь.
Парень посмотрел на Степаниду, и улыбка исчезла с его лица. По тому, как он ничего не ответил, Степанида ещё пуще забеспокоилась: чего доброго, не возьмёт, а кому охота по тёмному избитому просёлку тащиться три версты с гаком?
— По делам к нам в Смехово, аль к родственникам? Коли ночевать негде, я тебе один хороший дом укажу. За полтинник переночуешь на чистой постели. И молочка можно купить, яичек…
— А к себе чего ж не хочешь пустить? — спросил парень.
— Домишко — то у меня маленький, старый, с тараканами, а потом мужик мой сильно храпит…
— Чего ж это твой дом вдруг похудел? Лучший был на всей Кооперативной улице…
— Чиво? — удивлённо раскрыла рот Степанида. — Никак тутошний?
— Садись, — сказал парень.
Степанида, озадаченно посмотрев на него, полезла в кабину.
— Мешок давай в багажник положу.
— Мешок — то одна видимость… Пущай лежит на коленках.
— Золото у тебя в нем, что ли? — усмехнулся парень.
— С базара еду, родимый… Кой — чего тут для домашнего хозяйства.
Артём сел рядом с водителем, и они поехали. Прыгающий свет фар освещал глубокие, с черной окаемкой лужи, в которых плавали грязные листья, отражались исхлёстанные бортами грузовиков голые кусты, покосившиеся, с вырванными клочьями древесины телеграфные столбы.
— Не узнаешь меня, тётка Степанида? — помолчав, спросил водитель.
— Чей же ты будешь — то, родимый? Будто и вправду личность твоя мне знакомая…
— Когда — то за твоей дочкой Любашей ухаживал…
— Господи, неужто Петька непутёвый?
— Что Петька — это верно, — сказал парень. — А насчёт «непутёвого» я с тобой, тётка Степанида, не согласен… Это в твоём бабьем представлении был я непутёвым.
— Батюшки, надо ж, Петька непутёвый! Откуда ж ты взялся — то, головушка твоя забубённая?
— Из Харькова. Отпуск у меня, вот и решил в родные края наведаться. Считай, с пятьдесят второго тут не был… С тех самых пор, как отдала ты Любашу за капитана — артиллериста. Где она сейчас?
— В Калуге… Муж — то ейный до подполковника дослужился и в этом году на пенсию вышел…