Встречаясь с Артёмом, Николай Данилович степенно здоровался за руку, спрашивал, как здоровье, нравится ли на родине, поминал добрым словом деда Андрея. Этим летом договорились на пару забор новый ставить, да вот бог иначе распорядился.
Смотрел Кошкин на Артёма испытующе, как бы взвешивая про себя: будет ли этот бородач таким же хорошим соседом, как Андрей Иванович? О заборе он несколько раз заводил разговор, но Артём разговора не поддерживал. О каком заборе может идти речь, когда он ещё не знает, что с домом делать?
Пришла как — то и глухая бабка Фрося. Долго шебаршила щеколдой у калитки, потом, прихрамывая и постукивая палкой, поднялась на крыльцо. Лицо у неё постное, сморщенное, на подбородке курчавятся длинные сивые волосины, а глаза живые, умные.
— Вылитый дедушка Абрамов! — затараторила она с порога. — Вся ваша порода такие здоровые, белолицые… И матушку твою, покойницу, как же… Красавица была. А вот увёл её на чужбину батька твой, а там, говорят, под поезд попала сердешная… Пусть ей на том свете хорошо будет. — Старуха истово перекрестилась. — И деда твоего бог прибрал на восьмом десятке. Прямо на глазах растаял. А уж до чего здоров да крепок был! Жить бы ему до ста лет, а вот мне, старухе, бог смерти не даёт…
Бабка долго шуршала в карманах своей длинной юбки и наконец извлекла два рубля бумажками и полтинник мелочью. Когда считала, деньги приближала к самым глазам и шевелила губами.
— В долг, сынок, брала у Андрей Иваныча… Пенсия — то маленькая, разве проживёшь? А сын, Коленька, какую пятёрку — две сунет, и на том спасибо: у его своя семья. Я, почитай, каждое воскресенье на кладбище ездию, на автобусе. Дочь проведываю и Андрей Иванычу кланяюсь, как же? Гривенник туда — гривенник обратно. Раньше — то пешью ходила, а теперича не могу. Ноженька одна совсем плохая стала… Возьми деньги — то, сынок.
Артём даже руками замахал: не надо никаких денег! Старуха спорить не стала. Спрятала деньги в глубокий карман и ещё долго рассказывала о своём житьё — бытьё, о том, как в прошлом году похоронила дочку, которая скончалась от сахарной болезни… Бабка Фрося не выдержала и всплакнула, а потом, утерев уголки глаз кончиком платка, вдруг, понизив голос, сказала:
— Вот ведь оказия какая! Коленька — то мой, сын, на лектростанции работает, так в стенку какую — то штуку вставил, а она вует, проклятая, и днём и ночью… Пойдём, послушаешь. Христом богом молю, послушай, Артемушка, чевой — то это там вует и вует?
Делать было нечего, и Артём пошёл за старухой, которая бодро засеменила впереди. В небольшой комнате, в переднем углу, тускло серебрились большая с окладом и несколько маленьких икон. У окна — громоздкий стол, покрытый зеленой клеёнкой.
— Вот тут, Артемушка, — ткнула бабка костлявым пальцем в стену, которая перегородила дом пополам. За этой стеной и жил её сын Николай Данилович.
Артём приложился ухом к стене.
— Вует? — с надеждой спросила старуха, заглядывая в глаза.
— Ничего не слышу, — сказал Артём.
— Ты как следоват послушай… В энтом самом месте, уж который день… Вует?
Артём снова послушал: стена молчала, как и положено стене.
— Это у тебя, бабка, в ухе «вует»! — крикнул он.
— Евоная жёнка научила, чтобы Коленька поставил вуяку — то… Страсть как меня не любит. Готова со свету сжить. Коленька — то денег бы и поболе давал, да она, ведьма худущая, препятствует. И эту жужжалку заставила его упрятать в мою стенку.
— Я пойду, бабушка, — сказал Артём.
— Я тебе карточки — то своей Галюшки покажу… — старуха достала из ящика стола пачку глянцевых фотокарточек, перетянутых резинкой. Пока Артём смотрел, она тараторила: — Я уж и председателя Кирилла Евграфовича приводила. Тоже ничего не услыхал. Ну, он — то, понятно, пожилой… Может, и глухой, а ты, Артемушка, должен услыхать. Вует окаянная и вует…
Очутившись на улице, Артём рассмеялся сам над собой: вот дурень! К стенке ухо прикладывал, будто и впрямь там какая — то штука может быть…
Наведался Артём и в поселковый. Председатель Кирилл Евграфович Носков сидел на краю письменного стола и разговаривал по телефону. В руке у него была длинная деревянная линейка, с которой он охотился за большой, синей с зелёным, мухой. Но как ни старался прихлопнуть её, муха благополучно увёртывалась.