Он ещё раз пытался ночью войти к ней, но, получив молчаливый, настойчивый отпор, угомонился. Хотя, признаться, очень разозлился.
Черпая из алюминиевого котелка горячую уху, Артём задумчиво смотрел на озеро.
С востока наползали подёрнутые дымкой дождевые облака. Если погода испортится, придётся прервать работу. А ему ещё и нужно — то два — три солнечных дня…
Артём вздохнул и взглянул на девушку. Она тут же опустила глаза. В её ложке дрожат золотистые капли ухи. Он решает, что пора наконец объясниться начистоту.
— Может быть, я действительно тут поглупел, но убей бог, не пойму, что с тобой происходит? — начал он, положив ложку на траву.
— Ничего.
— Тогда почему же ты со мной не разговариваешь?
— О чем говорить — то?
— Гм, — озадаченно произнёс он. — Так уж и не о чем…
— Можно о погоде… К вечеру дождь будет.
— Лучше бы не надо.
— Так ведь он нас не спросит. Посыплется с неба — и все.
— Вон какой завернул ветер… Я думаю, разгонит тучу. Да и туча — то невелика… Ну, разве что самым краем зацепит…
— Ну вот и поговорили… о погоде, — сказала она, поднимаясь. — Ты на тучу любуйся, а я пойду позанимаюсь, пока нет дождя.
Улыбнулась и, захватив толстые книжки, ушла в глубь острова.
«Чего это я привязался к туче? — злясь на себя, подумал Артём. — Действительно я здесь поглупел… Поговорили, называется!»
Погода вконец испортилась: ветер переменился, и подуло с севера. Высоченные деревья, раскачиваясь, шумели и днём и ночью. «Шапка Мономаха» на острове сбилась набекрень — это ветер согнул деревья. Когда в просветах облаков проглядывала свежая небесная голубизна, ветер ненадолго затихал, а хмурая свинцовая волна, с ворчанием накатывавшаяся на берег, замедляла свой бег, прятала белые гребешки. Иногда принимался моросить надоедливый мелкий дождь. И тогда на острове становилось совсем неуютно. С ветвей капало на голову, брызгало с травы. Заденешь куст — так и обдаст крупными, как горошины, каплями. Стало холодно. Что хорошо, так это комары пропали. Куда — то улетела и Кира.
Таня часами не вылезала из палатки. Артём думал, что все зубрит, но, как — то заглянув в низкое окошко, увидел, что она лежит на матрасе и, не моргая, смотрит на мокрый просвечивающий потолок. Дождь монотонно шелестел по палатке.
— Таня? — позвал Артём, стоя у входа.
— Что? — не сразу ответила она.
— Я хотел тебе сказать… — он запнулся.
— Я слушаю.
— Знаешь что? Выходи за меня замуж.
Секунду в палатке было тихо, затем послышался сначала тихий, потом все громче смех.
— Это что, предложение?
— Я тебя… Ну, помнишь, я тебе говорил там, в шалаше?..
— Не помню.
Она перестала смеяться. Хотя более смешную картину трудно себе представить: дождь, закрытая палатка, а перед ней мокрый, взъерошенный Артём, пытающийся объясниться в любви. И как назло, все нужные слова куда — то подевались.
— Что же ты мне говорил в шалаше?
— Я хочу на тебе жениться, — сказал он.
— А я совсем не хочу выходить замуж.
— Так уже заведено: рано или поздно женщина выходит замуж, а мужчина женится…
— Ну и женись, а я тут при чем?
— Как это при чем? — опешил Артём. — Я на тебе хочу жениться!
— Какое унылое объяснение в любви… Как эта унылая погода.
— Ты уж извини, как — то вот не научился… — сказал Артём и передёрнул плечами: за шиворот скатилась холодная струйка. — Наверное, опыта нет… Можно к тебе?
— Нет.
— Посторонним вход воспрещён, — усмехнулся Артём. — Ничего не скажешь, строгая ты… девушка!
Она промолчала.
— Значит, не пустишь? Я ведь под дождём стою.
— Иди в свой шалаш.
Артём слизнул с усов капли и подёргал за белый шнур, натягивающий палатку.
— Это ведь нелепо, после того что у нас было, — сказал он. — И потом я действительно хочу на тебе жениться… К чему это глупое упорство?
— Ты, пожалуйста, больше не напоминай про то, что было… По — моему, это нехорошо — напоминать….
— Ну, что тебе ещё надо, черт побери?! — рассвирепел Артём. — Я тебя люблю, готов на тебе жениться хоть сейчас, а ты…
— Не кричи, — тихо сказала она. — Лучше сходи и поищи Киру… Куда бы это она могла запропаститься?
— При чем тут Кира? — завопил Артём. — Я чувствую, что становлюсь круглым идиотом, разговаривая с тобой…