И, покряхтывая, полез под сосну.
— Попробую, может, и правда согреюсь. Зарылся в снег, только маленькую дырку оставил, чтобы дышалось полегче.
— Ну как? — прокричал ему Рваный Бок.
И ответил Дед Мороз, продымил снежок у его бороды:
— Ничего. Потеплее вроде.
— Вот и лежи, грейся, а я побегу, осинку позубрю. Пусто в животе, тоска какая-то, — сказал Рваный Бок и побежал по ночной роще.
У Маньяшина кургана побыл. У Ванина колодца побыл. По орешнику побродил. Увидел домик Пушка, свернул на огонек. Забрался на завалинку, в окошко поглядел.
Пушок стелил на печке постель, ко сну готовился. И позавидовал Рваный Бок другу:
— Мало того что в доме живет, еще и на печке спит, а я вот брожу по роще, мерзну.
И раздумье тут взяло его: может, стукнуть в окошко, попроситься «Пусти, Пушок, погреться».
И пустит он: друзьям не отказывают. Ведь если бы у него, у Рваного Бока, был дом и Пушок попросился бы к нему, разве бы он его не пустил?
— Когда тебе холодно, всегда надо идти к другу, — прошептал Рваный Бок и лапку было поднял, чтобы в окошко стукнуть, да не стукнул: стыдно с пустыми руками идти. Надо хоть какой-нибудь гостинец раздобыть. А то скажет Пушок: «Мало того что себе дом не стал строить и мне не помогал, так еще и без гостинца пришел».
И побежал Рваный Бок в Марьевку к леснику Левину. В сарае у лесника — лошадь, а возле сарая — стог сена, а у крыльца — ребячьи санки. Взял их Рваный Бок, наложил на них сена и повез в рощу.
Так рассудил он:
— Лесник у нас в роще сено косил, значит, это сено наше. Он из нашей березки санки сделал, значит, и санки наши.
Пушок уже спал, когда Рваный Бок постучался к нему в окошко. Пригрелся на печке, не вдруг проснулся. Прохрипел заспанным голосом.
— Кто там?
— Открывай, Пушок. Это я, Бок Рваный. В Марьевке был, гостинчик тебе привез.
Распахнул Пушок дверь перед другом. Обрадовался ему:
— Давно не видел тебя. Где пропадаешь?
— Да так, по роще все бегаю. Можно заночевать у тебя? Поздно к себе идти.
— Неужто нет! Ночуй, пожалуйста.
Сложили зайцы сено в сенях. Придавили сверху санками и полезли на печку. Лежали, шептались. Перед утром сказал Пушок:
— Оставайся у меня жить.
— Ну, если тебе так хочется, останусь, — сказал Рваный Бок. — Я ведь всегда делаю все, о чем ты меня просишь.
И первый раз за всю зиму согрелся и уснул спокойно.
ЧЕРТИ БАБУШКИ СТЕПАНИДЫ
Дня через три решили зайцы побывать в Марьевке, поглядеть, что в селе делается.
Ночь была теплая, и ветер дул. А пока бродили зайцы по Марьевке, метель началась. Сыпучая. Все сверху донизу снегом занавесила.
Чувствуют зайцы — не дойти им до дому: темно и ветер встречный. А еще хуже — спрятаться негде. Пробираются вдоль плетня, загораживаются лапками, а метель хлещет по глазам, идти не дает. И дышать трудно.
Из сил выбились зайцы. Конец им приходит. Впору садись и помирай. Смотрят, чернеется что-то в саду у бабушки Степаниды. Подошли ближе — баня.
— Переночуем в ней, — предложил Рваный Бок. — Мыться до утра никто не придет, опасаться нечего.
Вошли зайцы в предбанник. Постояли, послушали, нет ли в бане кого. Перелезли через порог и дверь за собой закрыли.
Тепло в бане. Видать, топили недавно. Веником березовым пахнет. Внизу хорошо, а на полке — еще лучше.
— Совсем как у тебя на печке, — шепчет Рваный Бок и прижимается к другу.
Пригрелись зайцы и не заметили, как уснули.
Проснулся Рваный Бок, смотрит — светло в бане. И метель за окошком утихла. И кто-то кряхтит в предбаннике. Толкнул плечом друга:
— Вставай, Пушок. Попались. Идет кто-то.
Смотрят зайцы: приоткрылась дверь в баню, посошок бабушки Степаниды протиснулся, а за ним и бабушка Степанида, пригибаясь, вошла.
И рот раскрыла:
— А, батюшки!
Глядит на полок, а зайцы с полка на нее смотрят. За ночь в саже вывозились. Черные. Длинноухие.
И остановилось у бабушки Степаниды в груди старенькое сердце. Хочет она перекреститься — рука не поднимается. Хочет крикнуть — голос осекся. Губы шевелятся, а слов нет.
Пошевелился Рваный Бок. Решил сказать он бабушке: «Не пугайся нас, бабушка. Мы сейчас уйдем». А бабушка вдруг как вскрикнет — и бежать, даже посошок выронила.
Немного погодя примчались к бане Николка с Костей. У Николки в руках отцовское ружье, у Кости — Вертихвост на веревочке. Подкрался Костя к двери, как распахнет ее во всю ширь, как закричит:
— Стреляй, Николка!
Но смотрят ребята, а стрелять-то и не в кого. Пусто в бане. Только на полке немного заячьего пуха белеется. Походили ребята вокруг бани, стрельнули в небо и пошли домой.