Тоня ушла с санитарами, слабо кивнув в сторону Алеши.
Сосед по койке проводил ее долгим взглядом и сказал с явной завистью в голосе:
— Везет же людям!
— Да вы о ком? — Алеша повернул к нему голову.
— Да уж не о тебе. Вы, как я понял, давно знакомы?
— Учились вместе, в одном классе.
Раненый сел на койке, поджав по-восточному короткие и худые ноги, на которых висели широкие, как юбка, застиранные штаны из синей байки. Он зачем-то пощупал свой кадык и грустно улыбнулся:
— Я знал много женщин. Я ценил в женщинах темперамент — страстность. И жестоко ошибался. Темпераментной может быть и лошадь. А главное в женщине — святое чувство верности. Ты представить себе не можешь, как она любит его! Когда рядом с ней Назаренко, она никого больше не видит.
— Тоня? — удивился Алеша.
— Тебе кажется странным?
— Она когда-то клялась не любить и не выходить замуж.
«Так вот почему Тоня не на передовой. Интересно, он-то как? Любит ее?» — подумал Алеша. Ему захотелось, чтобы все у Тони было хорошо.
Назавтра Тоня пришла снова. За окнами палаты гудел ветер, от его порывов дребезжали окна. На душе у Алеши было тоскливо от воспоминаний о доме, о Наташе, о школьных и фронтовых друзьях, которых разбросала война по белу свету. Соберутся когда-нибудь они вместе? Вряд ли.
— Ты никого не встречала из наших? — спросил Алеша, когда Тоня подошла и наклонилась к нему.
— Нет, а ты?
— На фронте видел Илью Туманова.
Алеша рассказал ей про короткую встречу за Миусом.
Так и не довелось сойтись им снова, как договаривались.
Тоня слушала внимательно, не сводя глаз с Алеши. Да, слаб он. Лицо белое, с зеленоватым оттенком. Значит, потерял много крови.
— Никакой Акимовой у нас не было и нет. Я проверила по спискам с самого января, — заговорила она, когда он смолк. — Эта Акимова — знакомая тебе? Твоя девушка?
— Да, мы с ней подружились. И ее ранило в первый же день наступления.
— Ее из армейского госпиталя могли эвакуировать сразу в глубокий тыл. Так чаще всего и бывает, когда грузят раненых в специальные санитарные поезда, — сказала Тоня.
Он вздохнул:
— Я найду ее. Все равно найду!
И Тоня призналась:
— Я тоже встретила такого человека, Алеша, такого человека!.. Ты только не смейся надо мной. И мне боязно за свое счастье. И еще как-то не по себе, что время теперь трудное, военное, столько беды, горя кругом, а я думаю о своем личном, дрожу за него, — она вспыхнула румянцем и отвернулась. — Я такая счастливая!
— Мне кажется, что это всегда прекрасно.
— Любить?
— Да.
— Я тоже так думаю.
А стал Алеша через несколько дней поправляться после второй операции, Тоня зачастила к нему, и они говорили снова и снова о том, о чем никогда не открылись бы никому другому. Однажды Алеша познакомился с Назаренко и узнал от него, что тот любит Тоню.
Тогда Алеша уже встал на костыли. В крохотной комнатушке, которую занимал в одной из хуторских хат старшина Назаренко, допоздна пили кислое красное вино за скорую победу.
Вскоре госпиталь переехал поближе к линии фронта, а раненых, в том числе и Алешу, развезли по разным местам…
Как давно это было! Впрочем, прошел всего год. Алеше залечили раны. Хуже было с контузией. Вдруг начались нервные припадки с адской головной болью, а иногда терял сознание.
Только в марте сорок пятого Алеша появился в родном городе. Ему, как инвалиду войны, должны были платить пенсию. Но он думал об устройстве на работу. Ходил по городу и присматривался к объявлениям у трамвайных остановок и рекламных щитов.
Был по-настоящему теплый день. Такие дни иногда выдаются здесь ранней весной. Пусть земля еще дышит холодком и в скверах не совсем растаяли сугробы, а солнце ласково обнимает прохожих, греет им бока, спины, заставляет их радостно щуриться.
Алеша вспотел, пока шел к Ахмету. А ведь на нем и была-то одна гимнастерка. В комнатке же ему стало прохладно, а полчаса спустя он совсем замерз. Очевидно, давно не топили печь, на которой, как и на стенах, отсырела и кое-где отвалилась известка.
— Ты набрось одеяло на плечи, — посоветовал Ахмет, на котором была старая, много раз штопанная разными нитками теткина кофта. Он кутал в кофту свою плоскую грудь, словно больше всего мерзло у Ахмета сердце.
Алеша позвал Ахмета на улицу, но тому очень хотелось показать свои работы. Может, за всю войну запросто пришел к нему первый гость. Художники, конечно, не в счет, они хоть и лучше разбираются в живописи, но не всегда говорят то, что думают. Черт возьми этот вольный цех!