Алеша рассказал, зачем он явился в военкомат. Майор поморщился:
— Чего это ты придумал! Фантазируешь и так далее. Сибирь… Война-то ведь вот-вот кончится. И заживем, как положено. Да разве можно равнять такой город с Сибирью! Тут тебе и фрукты, и теплынь такая, а что в Сибири? Снега да морозы. Может, там девушка у тебя? Или кто еще?
— Никого нет.
— Так чего ты мне, голубчик, голову морочишь. Иди в торг, — майор весело подмигнул.
— Но я уезжаю. В город Ачинск.
Майор не сказал больше ни слова. Взял военный билет, сходил куда-то, пожал Алеше на прощание руку и принялся перебирать папки с личными делами. Видно, сердился он, что понапрасну старался, подыскивая Алеше подходящее место.
Ахмет вышел на стук растерянный, вялый. Лобастая голова ушла в плечи. Только в глазах метался неистребимый огонь.
— Сплю плохо. С той самой ночи, — признался он. — Все думаю. И это ты виноват, ты! Разбередил душу. Работать хочу, очень хочу… Да ты не стой у порога — проходи.
— Тебе нужно в больницу, — сказал Алеша, стараясь не глядеть на друга.
— Я умру, когда зацветет сирень. Мне всегда трудно в это время. Но прежде я напишу картину. Я успею ее написать! И еще вот такой замысел. Представь себе воду. Ведро воды. Закопченное, ржавое. И небритую щеку человека, который умывается. Лица не видно. Лишь в воде, в масляных кругах — огромные глаза.
«Ты ничего уже не напишешь, Ахмет. Тебя не хватит на эту картину», — горько думал Алеша.
— Но они не возьмут у меня эту картину, — продолжал Ахмет. — Я подарю ее школе для пионерской комнаты. Ребята повесят ее рядом с барабаном и горном. Это было бы прекрасно!.. — продолжал Ахмет.
— Хватит, Ахмет! — оборвал его Алеша.
— Извини, друг, — он сразу сник и заговорил совершенно другим тоном — просто и деловито. — Вчера вечером видел Ларису Федоровну. Сказал о тебе. Она просила зайти. Нашу школу перевели в другое помещение, а то здание занимает госпиталь. Если хочешь, пойдем к Ларисе Федоровне. Тут недалеко.
Алеша уважал Ларису Федоровну за ее острый ум и справедливость. Да, тогда он много читал, твердо уверенный, что это очень нужно ему, что это больше пригодится в жизни, чем тригонометрические функции Ивана Сидоровича.
Однако все эта годы совсем не заглядывал в книги и не писал стихов. Может, прав был тот, кто сказал: когда гремят пушки, музы молчат? А сурковская «Землянка» и симоновское «Жди меня» — те самые исключения, которые подтверждают правило. Правда, еще как-то живут подписями к карикатурам бесхитростные раешники.
Кроме того, было у Алеши чувство, что он шел к Ларисе Федоровне на экзамен. Прожито нелегкое время, постигнуто многое. И Алеша знал урок, он готов был ответить на все вопросы.
Когда Алеша вошел в вестибюль школы, ему вдруг показалось, что не было ни выпускного вечера, ни боя за Миусом, ни госпиталей. Словно все пригрезилось Алеше в короткую минуту забытья. Пусть это была совсем другая школа и учились в ней другие ребята.
— Ну как? — спросил он у Ахмета, когда они по широкой лестнице поднялись на второй этаж.
— Нормально, — ответил тот.
Очевидно, Ахмет бывал здесь не раз. Его ничто не трогало так, как Алешу. А тому казалось: только поверни в коридор направо — и окажешься среди ребят из десятого «А». Замашет здоровенными руками, утихомиривая класс, учком Костя. Высунет в открытую дверь облупленный нос Ванек. Забасят, рассказывая о своих мужских победах, «женихи». А сторонкой, солидно позванивая осоавиахимовскими значками, пройдет Петер из десятого «Б», знающий всех иностранных деятелей. Тот самый Петер, по которому тайно вздыхали многие девчонки в школе. Но он, всегда мечтавший о ратном подвиге, не удостаивал их своей дружбой. Он считал, что прежде всего — школьная работа.
Теперь Петер у немцев. И Алеше не хотелось говорить об этом Ларисе Федоровне.
В учительской никого не оказалось, и Алеша с Ахметом в коридоре стали ждать перемены. Алеша, как прежде, с маху сел на подоконник. В ноздри ударило пылью, и он едва удержался, чтобы не чихнуть. И рассмеялся. Как все-таки здесь приятно!
— А ты помнишь, Ахмет, как расписали меня в стенгазете?
— Ну как же! Было дело, воспитывали. И наши труды не пропали даром. Мы имеем в лице товарища Колобова гражданина, живущего самыми передовыми идеями нашего века. Ура товарищу Колобову!
— Чего смеешься, Ахмет? Ты думаешь, эти будут лучше нас? — Алеша кивнул головой в сторону классных комнат. — Не знаю.
— Ты бы согласился поучиться сейчас, скажем, снова в десятом? — спросил Ахмет.