— Я спешу, Александр Георгиевич! — нетерпеливо махнул рукой Алеша.
В кабинете редактора на полную мощность хрипел старый, довоенного образца приемник. У него хватало сил лишь для того, чтобы взять самые ближние станции. Сейчас говорил Новосибирск. Передавали для газет последние известия: не спеша и повторяя по нескольку раз трудные слова.
Василий Фокич был весь внимание. Он молча кивнул Алеше и показал на стул. Но Алеша не сел, а подойдя к окну, стал наблюдать за переливавшимся на улице людским потоком. В этом зрелище было что-то похожее на то, что видел Алеша в Алма-Ате в первый день войны. Но тогда впереди была неизвестность.
Под самым окном толпа вдруг расступилась, вытолкнув в круг гармониста. Он отбросил кудри, падавшие на лоб, и заиграл плясовую. А из толпы выскочила молодая пьяная баба в кирзовых сапогах, пронзительно вскрикнула и закружилась, поднимая облако пыли.
«Где-то сейчас радуются победе Костя и Тоня, Ахмет и Лариса Федоровна. Радуется историк Федя», — подумалось Алеше.
А Петеру должно быть горько. Обидно, если все, что говорил он, правда. Алеша написал Ларисе Федоровне. Она узнает у ребят хоть что-нибудь о Ваське Панкове. Теперь будут возвращаться солдаты с фронта, приедет и Вася, коли жив. А не приедет, то кому-то пришлет письмо.
— Сейчас начнут передавать, — прервал Алешины думы Василий Фокич. — Вот тебе бумага, карандаш, садись и принимай.
К полудню специальный выпуск газеты был отправлен в типографию. Алеша освободился от дел, заспешил в библиотеку. Возбужденные люди пели, плясали и просто толкались на тротуарах и мостовой. Неожиданно вынырнуло осунувшееся лицо Жучка. Несмотря на вешнее тепло, Жучок был в своем неизменном дождевике. Он рассыпался дробным, ехидным смехом:
— Что, законник, не вышло? Имел желание погноить меня в тюряге? А тут оно и сорвалось.
— Почему ж сорвалось? — сощурился Алеша.
— А потому, как объявят амнистию по случаю победы. Ты думал, так просто упрятать меня за решетку? Не-ет, Жучок тоже не дурак.
Алеша испытывал гадливость к этому опустившемуся человеку. Вон как торжествует, что его шкуру спасут или уже спасли фронтовики на полях сражений! Неужели Жучок окажется прав, что будет ему и другим жуликам амнистия. Но разве это справедливо? Нет, надо, чтоб они отвечали за свои преступления.
— Знаешь что, Жучок… Амнистируют только тех, кто воевал. А ты ведь всю войну просидел в тылу. По тебе тюрьма скучает, — сказал Алеша.
— Врешь, шалава! Амнистия выйдет всем, всем! Вот увидишь, законник.
Работники библиотеки тоже высыпали на крыльцо. Сегодня к ним никто не шел, как, впрочем, и в другие учреждения. Всех звал праздник на улицы, на пятачок у редакции, где безудержно лилось через край шумное веселье.
А Веры на крыльце не было. Когда Алеша спросил о ней, курносая библиотекарша, многозначительно растягивая слова, сказала:
— Она там. Ей не очень здоровится.
Что за чертовщина! Утром Вера чувствовала себя прекрасно. Что же случилось? Библиотекарша определенно чего-то не договорила. Неужели у Веры какая-то неприятность по работе?
Алеша стремительно прошел в читальный зал. Вера сидела у окна, покусывая уголок носового платка. Лицо ее и шея горели большими красными пятнами. Она поднялась навстречу встревоженному Алеше. Уткнулась головой в его плечо:
— Давай уедем отсюда. Будем жить где угодно, только не здесь! Уедем, Алеша, — и вдруг расплакалась.
Он ласково погладил ее щеки:
— Успокойся, Вера. Если надо, уедем.
Он ни о чем не спрашивал. Ждал, когда расскажет сама. И вдруг догадался: сюда приходил Ванек! Конечно, лучше уехать, подальше уехать отсюда. Вера не любит Ванька, но он будет постоянно ходить за ней. А это невыносимо!
— Он был пьяный. Обругал меня… Лез драться.
Ну, Ванек! Счастье твое, а может быть, и Алешино, что не встретились здесь. Не очень весело кончилось бы это. Вот так, бывший дружок! Алеша не позволит, чтобы кто-то тронул Веру.
— Мы что-нибудь придумаем, — тихо сказал не столько Вере, сколько самому себе.
Вечером договорились, что он разузнает у редактора, куда лучше поехать. Василий Фокич должен посоветовать. Он не первый год жил в Красноярском крае, у него есть знакомые журналисты.
Разговор с редактором состоялся. Он был нелегким. Василий Фокич рассердился не на шутку, долго бегал по кабинету, фыркал, вытирая ладошкой выступавший на лбу пот: