— А где гуси? Те самые гуси… — обидчиво прошептал Федя. — Где они? А ваш Петька Чалкин… Что он соображает, в самом-то деле!
Алеша посмотрел на учителя и улыбнулся. Федя прав: Петька больше форсит. На грудь значков понацепил, от ГТО до «Ворошиловского стрелка» — все есть. И еще Чалкин ребят на приеме в комсомол срезает. Вопросы-то задает какие! Кто секретарь компартии Чили? Кто — Аргентины? Сам где-то вычитает и спрашивает. А если ему не ответишь, тут же объявляет: политически безграмотен, воздержаться.
— Гуси спасли Рим, — наклонившись к самому Алешкиному уху, доверительно сообщил Федя.
Алеша жил за вокзалом, на далекой улице Болотной.
В школу ходил по железнодорожному полотну или вдоль неширокого грязного ручья, у которого в беспорядке толпились приземистые, обросшие бурьяном избушки. Здесь не было ни дворов, ни огородов — все перемешалось, переплелось, запуталось.
Эту окраину кто-то назвал Шанхаем, и имя прижилось. Никто не смог бы с уверенностью сказать, что было здесь от известного китайского города, но в России так не селились.
Ванек и Костя тоже жили в Шанхае, но рядом с вокзалом, у саксаульной базы, высокий забор которой начинался сразу же за переездом. В этой части Шанхая уже наводился кое-какой порядок. Из глинобитных избушек люди переселялись в каркасные дома, а сами дома имели хоть маленькие, но приусадебные участки.
Шанхай был совсем молодым. Пустырь здесь стали застраивать в тридцатые годы, когда после нескольких неурожайных лет крестьяне потянулись в города.
Алешина семья приехала в Алма-Ату из Сибири всего три года назад. И ей пришлось селиться на дальнем краю Шанхая, в крохотной избушке с одним подслеповатым оконцем. Избушка стояла на болоте, в подполье была вода и водились зеленые пучеглазые лягушки.
Мать у Алеши умерла, и теперь он жил с отцом и младшей сестренкой. Всем верховодила древняя бабка Ксения, мать отца. Она варила обеды, обычно картошку и постные борщи.
Отец работал на складе километров за пять. На работу и с работы ходил пешком и так уставал, что рад был приткнуться где попало и уснуть.
В избушке едва умещались железная кровать, топчан, стол с пузатыми ножками и два стула. Хотя стол и стоял возле крохотного оконца, готовить уроки на нем было темно. А по вечерам бабка рано тушила семилинейную лампу, чтобы зря не расходовать керосин.
В этот день Алеша проснулся раньше обычного и пошел к Воробьевым. Ему не терпелось рассказать Косте о вчерашнем. Пусть узнает, что за человек Федя, а то Костя очень уж расхваливает математика Рупь-полтора, у которого он ходит в любимчиках. Правда, Костя в математике разбирается, в тангенсах и котангенсах. И вообще, он учится лучше всех.
А лучше потому, что готовит все уроки. Ему никак нельзя плановать: одно, что он председатель учкома, а другое, что любовь у него — длинноногая Влада, тоже отличница, и они стараются друг перед другом.
Тетя Дуся, Костина мать, широколицая, розовощекая женщина лет сорока, издали заметила гостя. Она стояла у калитки и терпеливо ждала кого-то. Она часто стояла вот так, положив локти на столбик ограды.
— Здравствуйте, тетя Дуся, — сказал Алеша, подходя к ней. — Костя дома?
Она улыбнулась ему тепло и спокойно, как улыбаются только очень добрые матери. И посторонилась, чтобы дать пройти Алеше.
— Заходи, Леша. А Костик еще не выспался. Вчера со своей провожался до двенадцати, — мягко, со скрытой иронией сказала она.
— С Владой? — живо спросил Алеша. Ему нравилось на равных разговаривать с тетей Дусей.
— А и что ж она за красавица писаная, что сегодня с Костиком, а завтра с Илюшкой?
У Кости был давнишний соперник Илья Туманов, высокий, под стать Владе, русый парень. Он тоже был без памяти влюблен во Владу и одно время даже дрался с Костей, потом они помирились. У Влады был крутой, вздорный характер. И если она ссорилась с одним, то приближала к себе другого. Потом другой попадал в немилость, и роли у парней менялись до новой размолвки.
— Да ничего она не представляет, — пренебрежительно сказал Алеша. — Ну как все девчонки, так и она.
Это была неправда. На Владу заглядывались, о встречах с нею мечтали ребята. И Алеша понимал, что она видная, симпатичная девушка. Но ему хотелось всегда быть с Костей, хотелось, чтобы у Кости никого не было ближе, чем он.
— Садись, Алеша, хоть вот сюда, на крылечко. А уж я его сейчас подниму. — Тетя Дуся неторопливо зашлепала тапками по ступенькам, направляясь в дом, и немного погодя вышла обратно с деревянным, крашенным охрой стульчиком. Она поставила стульчик на посыпанную песком дорожку, напротив присевшего Алеши, тяжело села сама, упираясь руками в поясницу.