За рекой ударил пулемет, и над траншеями тонко пропели пули. А уже следующую очередь немец дал пониже. Фонтанчики пыли запрыгали по брустверу. Костя надел каску: незачем искушать судьбу. Он не был новичком на войне, он знал, чем кончается похвальба. А кому нужно умирать без пользы. Много их осталось, лихих удальцов, на пути от Волги и Дона до Миуса, на огромном пути, который прошел Костя.
В этот утренний час стрельбу всегда начинали фрицы. Они провоцировали перестрелку, и занимался этим у них один и тот же немец. Костя хорошо знал его в лицо: черноватый и длинноносый. Он по природе был весельчаком и задирал наших добровольно.
Каждое утро черноватый начинал со своеобразной физзарядки: то в одном, то в другом месте неожиданно высовывался из траншеи почти по пояс и тут же прятался. Даже снайперы, народ тренированный и хитрый, не могли поймать его на мушку. Догадайся, в каком месте траншеи он появится на одно лишь мгновение.
А как только наши ребята открывали по длинноносому фрицу стрельбу, из-за реки несся бешеный шквал пулеметного и минометного огня, и среди бойцов роты уже были жертвы.
Наиболее башковитые, в том числе и Костя, пытались найти хоть какую-то систему в забавах весельчака-фрица. Ну, например, как часто он прыгает, где и когда показывается. Делались расчеты.
Но ничего путного пока что никто не придумал. Били по одному месту, а фриц выскакивал в другом, метрах в тридцати-сорока в стороне. Потом ведь черт его знает, куда он подастся после очередного прыжка: вправо или влево.
Фриц понимал, что за ним охотятся, и это его еще больше веселило.
— Дурак ведь, много не напрыгает, — говорил Костя. — Честное слово, ухлопаю!
Вот и сейчас Костя, выглядывая из траншеи, прикидывал, куда побежит длинноносый. Шутник, а терял самообладание, когда били по нему сразу из нескольких мест.
— Костя, а ведь он тоже человек, — сказал Сема.
— Гад он вместе со своим Гитлером! Если он человек, то зачем пришел сюда, так ведь?
С того берега залпом ударили автоматы. Закрякали мины. Правда, это чуть правее, на фланге батальона.
— Костя, а ведь привык я к вам. Как буду жить без вас после войны?..
Но Костя не слушал Сему. Костя все наблюдал за вра жеской траншеей, из которой нет-нет да и показывался знакомый фриц.
— Дай-ка свежий диск, — решительно сказал он. — Я его сейчас срежу!
Вражеские минометчики словно услышали Костю. Они перенесли огонь своих минометов прямо на вторую роту. Мины стали рваться совсем рядом, и завыли над головами осколки, и пополз по окопам сладковатый дым.
— Повезло фрицу, — с сожалением сказал Костя.
— В сорочке родился, — крикнул Сема, и его голос потерялся в грохоте разрыва. Мина шлепнулась в полуметре от траншеи, комья земли посыпались вниз.
— Работенка у нас ничего, только пыльная, — снова заговорил Сема.
— Это — вещь, — оценил Костя.
Из хода сообщения выскользнул Петер. Пилотка — поперек головы, от уха к уху. Утер рукавом гимнастерки раскрасневшееся мокрое лицо и сказал, с трудом переводя дыхание:
— А кого я сейчас видел! Ни за что не отгадаете.
Ребята пожали плечами. Костя спохватился:
— Алешу Колобова? Тоню?.. Стой-ка! Илью Туманова?
— Нет, — закачал головой Петер. — Я ходил в штаб дивизии. А там пополнение прибыло. И ко мне подскочил…
Снова рванула мина по соседству. Петер упал было на колени, но тут же сердито махнул рукой в сторону разрыва: шумят, мол, слова выговорить не дают.
— Ваську Панкова видел! — крикнул он. — Вот кого!
— Да ну!
— Вот вам и ну! Ему за попытку перейти границу червонец дали. Десять лет. Да заменили штрафной ротой. Он уже был ранен, искупил вину кровью, а теперь его в нашу дивизию.
— Надо же так! — удивился Костя.
— Я ему рассказал, где мы. Обещал прийти. И еще я ему сказал, чтобы он просился в нашу роту.
— Думаешь, пошлют? — спросил Сема.
— А чего не послать? Пошлют.
Костя встрепенулся:
— Эврика! Послушайте-ка, ребята:
Помолчали. Петер присел, заерзал и, устраиваясь поудобнее, мягко сказал:
— Грустный стих.
— Веселого в нем, конечно, мало, — согласился Костя. — Но ведь на войне иногда и убивают. Тоже надо учитывать.
— Убивают.
— И ранить запросто могут.
— Могут, — подтвердил Петер, — Но не это главное, Костя.
— А что же, по-твоему?
— Главное — не ныть.
— Ты прав, пожалуй, — сказал Костя и, немного помедлив, раздумчиво заключил: «Кричат в полночь телеги, словно распущены лебеди».