— Немец-то сильно обижал? — спросил Алеша.
— А я немца не видал. Где-то стороной он прошел, а нам сюда уж потом полицаев прислал. Те и лютовали. А немец что? Фашист он — одно слово.
Где-то в центре села заиграла гармошка. Дед повернулся на ее завлекающий голос, определил:
— Ваши балуются. У Хомы, у сапожника. Этот Хома при фашистах рельсу вывернул и поезд послал под откос. А в том поезде были танки да пушки. Теперь, говорят, затребуют Хому в Москву к самому Калинину на предмет ордена. Вот он и играет.
Из хаты с ковшом красного свекольного кваса вышла старушка, согнутая годами в дугу. Она протянула ковш Алеше.
— Ишпей вот. Коровки у наш нету, и жамешто молока кваш, — прошамкала старушка. — Некому кошить шено, штарые мы…
Алеша напился, передал Шашкину. Тот крякнул от удовольствия, ладонью вытер губы. И ловко поддержал старушку за острый локоть, когда она, собираясь уходить, оступилась.
— Шпашибо, шинок, — поблагодарила она.
Поговорив со стариком еще немного, Алеша и Шашкин вернулись к поезду. Темнело. Над ярко прочерченной чертой горизонта слабо светилась багровая полоска заката.
— Тушить костры! — крикнул начальник эшелона.
Всю ночь из села доносились звуки гармошки и визгливые девичьи голоса. Алеша не спал. У него не выходили из головы итальянцы.
А Шишкин спал крепко, как, наверное, спят одни праведники. Ему видеть трупы врагов не в диковинку. Он хорошо знал войну и знал еще цену каждой минуте отдыха.
Утром, действительно, состав пошел дальше. И двигался он весь день и потом еще день. И, наконец, прибыл на крупную станцию Миллерово. Это уже донецкая земля. Отсюда до Новочеркасска — рукой подать. Так говорили местные жители.
На путях стояло несколько составов. Один из них, пассажирский, был сплошь изрисован красными крестами. Около него озабоченно суетились женщины и мужчины в белых халатах.
— Раненых везут с фронта, — определил Шашкин.
Были составы и с орудиями, и с походными кухнями, и с ящиками снарядов на платформах.
Вскоре на юг ушел поезд с боеприпасами. А его место занял тотчас же прибывший со стороны Москвы эшелон танков. Едва он остановился, тревожно загудели паровозы.
— Воздух! — пронзительно крикнул кто-то.
И послышался нарастающий, дикий рев самолетов. И загрохотало вокруг, и тяжело заходила земля под ударами бомб.
Алеша успел прыгнуть в неглубокую щель, кому-то на спину, а потом кто-то свалился на Алешу. И в щели стало душно, и сверху посыпалась щебенка.
Самолеты ревели, и землю сотрясали все новые удары. И в короткие промежутки между взрывами бомб до Алеши доносилось лихорадочное тарахтенье пулеметов. Это из танков и с крыш вагонов били по «юнкерсам» зенитчики.
Дымился разбитый вокзал. Там и сям торчали вставшие на попа шпалы. Пламя обнимало железные ребра пострадавших вагонов.
Алеше казалось, что командующий кавалерией Южного фронта с нетерпением ждал его и других офицеров, посланных в Новочеркасск. Командующего, думал он, не могла не беспокоить задержка эшелона в пути. Обязательно спросит у ребят, что же с ними случилось. А они, как и положено, доложат о частых бомбежках железной дороги и покажут отметки комендантов станций на своих документах.
Генерал внимательно выслушает их и покачает седой головой. Что ж, мол, поделаешь, коли идет такая война.
Но никто в Новочеркасске ребят не ждал, и поэтому никому ничего не пришлось рассказывать. Проплутав по городу в поисках генерала несколько часов, они заявились в комендатуру. Озабоченный тысячей дел комендант, взглянув на их бумаги, сказал:
— Опоздали. Штаб командующего кавалерией давно уехал отсюда. Куда? А вот этого не скажу. Езжайте в Новошахтинск, в штаб фронта, там все узнаете, — и шлепнул на документах свой штамп.
Молодые офицеры, вскинув на плечи тощие вещмешки, зашагали опять на станцию. Было немножко обидно, что все получилось иначе.
Новочеркасск красовался перед ребятами своими опрятными зелеными улочками. Город был целехонек. Следы войны виднелись только на железнодорожной станции, которую не один раз бомбили немецкие самолеты.
Ребята вышли на главную площадь города, к казачьему собору. И остановились у бронзового Ермака. И, глядя на одетого в кольчугу атамана, Алеша вдруг вспомнил Сибирь, родное село, вспомнил себя мальчишкой. В эту пору весны расцветали подснежники в бору, и Алеша приносил домой большие желтые букеты. А бабка Ксения ругалась. Она не любила подснежники, потому что этих цветов было много на кладбище.