Впрочем, не двигались и другие фронты, и это несколько мирило солдат с бездействием. Значит, командование замышляет что-то серьезное, рассуждали они. Теперь уж, видно, пойдут до самого Берлина. Ни за что не остановить немцам такой силищи. Главное — научились воевать, брать фрица за жабры.
— Немного терпения, друзья мои, — говорил Гладышев, появляясь во второй роте. А сам невольно пожимал плечами. Мол, что ж я поделаю. Не от меня это зависит.
— Союзники-то что думают? — спрашивали его.
— Союзники, видно, не очень торопятся со вторым фронтом. И дальше хотят загребать жар чужими руками, — хмуро отвечал Федя.
— На это они мастера!
— То-то и оно.
Июль начался все с тех же, примелькавшихся сводок Совинформбюро: «На фронтах шла артиллерийская и ружейная перестрелка, велись поиски разведчиков».
И когда старшина роты услышал о боях под Курском, он обошел все блиндажи и землянки. Он сообщил об этом так торжественно, так радостно, словно речь шла уже о полной победе над врагом.
— Свершилось, братья-славяне! — покрикивал он то в одном, то в другом блиндаже. — Гитлеру всыпают возле Курска! Гитлеру пришел капут!
Веселое настроение старшины передавалось бойцам. Еще бы не веселиться! Эх, жалко, что Гущин забрал аккордеон! Сыграли бы сейчас плясовую!
А старшина все щерил крупные зубы:
— Свершилось, братья-славяне. Гитлера жмут!
По этому случаю Егорушка ухлопал еще одного фрица. И немцы никак не отозвались на снайперский меткий выстрел. А старшина пообещал Егорушке сто граммов водки с первого же привоза.
Ждали Федю. Он был на совещании в штабе армии и вернулся оттуда лишь на следующее утро. Конечно, он знал все подробности боев под Курском.
Но что это? Он с озабоченным видом прошелся по траншее, раздал бойцам свежие газеты, и подойдя к Косте и Петеру, которые чистили оружие и исподлобья наблюдали за ним, прокашлялся в кулак и спросил явно без всякого интереса:
— А как самочувствие, друзья?
Костя положил винтовку на колени, вытер руки шелковым парашютиком от «люстры». Глаза вопросительно уставились на Федю.
— Немец жмет под Курском. Идут тяжелые бои, — сказал тот. Но тут же вдруг твердо добавил: — Устоим. Наше командование и на сей раз приготовило фрицам добрую встречу!
С этого дня в окопах поселилась тревога. Бойцы ждали новых и новых вестей о смертной битве на Курской дуге, о небывалых танковых сражениях. Говорили о появившихся у немцев «тиграх» и «фердинандах».
— Хрен с ними, с этими «тиграми». Не больно мы их испугались, — сказал пулеметчик Михеич. — Только бы поскорее. А то дожидаться что-то муторно.
А через неделю узнали, что битва выиграна нами и наступление на Южном фронте вот-вот начнется. Не могли же наши войска топтаться дольше на Миусе, когда соседи рванулись вперед.
— Скоро теперь, скоро! — резво перекатывался из траншеи в траншею Федя. — Ох, и покажем же мы им, ребятушки!
В полдень, когда от разлитой по степи жары нечем было дышать, с аккордеоном на плече появился черный от пыли и пота Васька Панков. Он не стал дожидаться вечера, чтобы незаметно попасть на передний край. Ваську засекли немецкие минометчики и чуть не накрыли на подходе к траншее.
— Но чуть — не считается. И я жив и здоров, огольцы. И гармошка при мне.
На допросах он говорил все как было. Много бумаги исписал Гущин. А сегодня взял да и отослал Ваську обратно во вторую роту. Шибко ругался.
Теперь по ночам играл у нас трофейный аккордеон. И с той стороны по-прежнему кричали:
— Рус! Дай баян! — и озлобленно стреляли.
С каждыми сутками, с каждым часом становилось все тревожнее. Задвигались войска второго эшелона, и немцы заметили это. Стали бомбить. Вдруг ни с того ни с сего начинался бешеный артиллерийский обстрел переднего края. А наши батареи помалкивали, чтобы не выдать своих позиций, и в этом молчании чувствовалась скрытая сила, готовая в нужную минуту обрушиться на врага.
— Скоро! Скоро! — бились сердца.
— Скоро! Скоро! Скоро! — торопливо хлопали зенитки.
— Скор-рр-ро, — лязгали гусеницы подбиравшихся к Миусу наших танков.
В лунном свете серебрилась степь. Величаво высился вдали остроконечный шлем Саур-могилы. А рядом, за кустами лозняка, искрилась легкая зыбь Миуса.
Еще никто из бойцов не знал о приказе к наступлению, но по всему чувствовалось, что эта ночь не похожа на все другие ночи. Чаще бегали по траншеям и ходам сообщения вестовые. Ни на минуту не смолкали телефоны.