Костя не успел ответить. За спиной у них раздались торопливые знакомые шаги, и когда Костя резко повернулся, он увидел догонявшего их Илью Туманова. На Илье было напрочь распахнуто старенькое пальто, из которого он давно уже вырос, и полы развевались где-то сзади. Илья вытер веснушчатый нос платком и недобро посмотрел на Костю. И тут же смутился, согнал с лица выражение явного неудовольствия.
— Вы о чем-то спорили? — спросил Илья лишь для того, чтобы как-то вступить в разговор.
— Ты догадлив, — слегка усмехнулась Влада. — Ты будешь мне писать, Илья, когда уедешь? Ну хоть раз в месяц или чаще?
— Каждый день!
— Пожалуй, — спокойно согласилась она. — Ты будешь. А с Костей мы поссоримся в первых же письмах.
— Нам недолго и помириться, — с иронией в голосе ответил Костя. — Верно?
Но Влада думала уже о другом. Она не слышала, что сказал Костя, спросила:
— А что такое настоящий человек? Я хочу быть настоящей, мальчики! Вот если бы девушек брали в военное училище!..
— В медсестры берут, — заискивающе сказал Илья.
Он все принимал всерьез, даже сумасбродство Влады. И Костя знал, что это наигрыш, а уж такой он есть, Илья Туманов.
— Нет, я хочу в танкисты или летчики, вот как Алеша Колобов.
— Он трепач, он никуда не поедет, — убежденно, с явным превосходством проговорил Илья.
— Ему трудно, — сказала Влада. — Он страдает, а хочет казаться беспечным.
— Алеша — сирота. У него нет матери, — нахмурился Костя.
— И у меня нет мамы, — тяжело вздохнула Влада. — Я страшно несчастна.
— Ну ты — другое дело. — Илья осторожно взял ее под локоть.
— Почему другое?
— А потому, что ты девушка.
— Ну и что?
— Тебе труднее.
— Вы молодцы, мальчики! В училище едете! — звонко воскликнула Влада. — Я буду гордиться вами. Вы — настоящие, вы не хлюпики.
— Армия то, что надо, — медленно, сквозь зубы сказал Костя. — Мужчина должен воевать, быть защитником Родины.
— Современные войны кончаются очень скоро, — с глубокомысленным видом заметил Илья. — Так было на Хасане, на Халхин-Голе, так было на финской и в Польше. И чтобы не опоздать, надо идти в армию сейчас.
— Да, — живо согласился Костя, глядя куда-то в пространство.
— Это великолепно! Я приду провожать на вокзал! — сказала Влада, поправляя упавший на лоб локон.
Владины слова воодушевили Костю. Он почувствовал себя необыкновенно счастливым. Пусть рядом с Владой вышагивает долговязый Илья, пусть. Это еще ничего не значит. Влада останется с ним. Он никому не отдаст ее, потому что она для Кости самая дорогая, самая необходимая.
Возле трехэтажного белого здания школы был небольшой сквер. Лет пять назад здесь посадили приземистые клены и вязы, разлапистые карагачи и бронзовоствольную акацию. Деревца накрепко ухватились корнями за землю и так разрослись, что трудно было пролезть через тугие узлы колючих ветвей даже сейчас, когда сквер не закучерявился листвою.
Алеша нетерпеливыми шагами мерял узкую тропку, протоптанную вдоль сквера. Он поджидал Ваську Панкова. Вот-вот должны начаться занятия во второй смене, а Васька все не появлялся.
Сегодня было два урока математики. Иван Сидорович, которого ребята прозвали за хромоту Рупь-полтора, постарался наставить «плохо». У одного Ванька их хоть лопатой греби, а у Семы Ротштейна и того больше.
А ведь станут ребята знаменитыми в стране летчиками-орденоносцами, и соберутся в школе, в бывшем своем классе, и пригласят всех учителей. Иван Сидорович тоже придет на вечер, и поймет тогда, что он не всегда и не во всем был прав…
— Здравствуй, Колобов.
— Здравствуйте, Федор Ипатьевич.
— Историческая встреча! — всерьез констатировал Федя. — Но ты неправ, мой юный друг.
— В чем? — Алеша удивленно разглядывал историка.
— История не арифметика, в ней иногда бывает и дважды два — пять.
Озадаченный Алеша хотел что-то сказать, но в вестибюле тонко заверещал звонок, и Федя заспешил в школу. Федю что-то очень взволновало, и он, может быть, больше говорил с самим собой.
Васька Панков издали заметил Алешу, по-разбойничьи пронзительно свистнул, и Алеша увидел его. Они широко зашагали по тротуару вверх, к горам. А когда завернули за угол дувала, Алеша нетерпеливо коснулся Васькиного локтя:
— Ну! — и насторожился в ожидании.
— Чего нукаешь! — с нарочитой грубостью ответил Васька. — Ничего не вышло. Бумага слабая. Вот.
Он порылся во внутреннем кармане выцветшего от времени пиджака и достал метрику. Он бережно развернул ее, и Алеша увидел большую дыру в середине листа, вокруг которой кругами расходились разноцветные подтеки. У Алеши упало сердце: теперь, прощай училище! Ничего уже не поделаешь, все кончено.