— Она — холодная, — сказал он. — Быстрая, сильная и холодная. Я хотел бы иметь таких солдат.
Змея опустила голову на склон камня и заскользила, потекла с него, как струйка багровой воды.
Миранда вздрогнул — он ощутил зловещий холод ее чешуи. Змея исчезла.
— Дон Томас, — сказал Миранда, — почему вы воюете против правительства?
— Кто-то должен защищать святую церковь и достоинство армии, святой отец? Эти люди пришли и стали ломать жизнь по своему разумению. Они думают, что, отобрав фуэрос, они отбирают лишнее у священника и офицера. Безумцы… Они отнимают душу страны! Разве это не так? Они хотят, чтоб мы перестали быть мексиканцами, а стали неизвестно кем. Чем мы будем отличаться от гринго, француза или немца? Цветом волос? А что они сделали с индейскими землями? Этот идиот Лердо не подумал, что общинные земли подпадут под действие закона? А кто же за него должен был думать? Зачем этот индюк в сюртуке лез в министры, если не умеет думать? Их всех гнать надо!
— Все верно, — кивая тяжелой, коротко стриженной головой, сказал Миранда. — Но есть еще важное… Я не стал бы утверждать, что наши либералы — плохие люди. Нет. Они люди хорошие. Но они — слабые люди. Их вера оказалась слаба, и дьявол овладел ими. Они искренне думают, что творят благо. И это, дон Томас, главная опасность. Они не трусы. И тем хуже! Именно искренностью своей и готовностью к жертве они соблазняют народ. Народ доверчив, народ — дитя. Народ нуждается в пастыре. Либералы думают, что они могут быть пастырями. Гордыня обуревает их. Вчера они узнали о демократии, сегодня они хотят учить ей народ. А церкви нашей скоро две тысячи лет. Да, есть недостойные иерархи. Есть корыстолюбивые священники. Так что же? Разрушим поэтому церковь? Среди жен есть злые и распутные. Так что же? Изгоним всех женщин из пределов страны? И пресечется род человеческий в Мексике. Разрушим церковь — и пресечется дух человеческий. Запомните, дон Томас, в церкви главное — не качества того или иного священника. Главное — та мысль, с которой господь создал и благословил нашу церковь. Мысль эта, цель эта — всеобщее счастие, дон Томас. Господень град на земле!
— Но, святой отец… — Мехиа почувствовал что-то странно незнакомое в словах священника.
— Да, понимаю. Небесный Иерусалим — он стоит сегодня и вечно. Но через муки и страдания, через искушения и соблазны мы идем к Иерусалиму земному, к божьему граду, очищенному кровью от скверны! И все будут счастливы, дон Томас!
«Господи! Прости мне эти еретические речи, но иначе они не поймут. Я беру на себя этот грех!»
— И я открою вам, генерал, — нашей Мексике, истерзанной родине нашей, предназначено стать первым дворцом этого града. И муки ее — искупительные муки.
Узкая огненная полоса на западе стремительно тускнела и расплывалась. Глубокая черная тень лежала под ними. Мехиа встал.
— Я знал это, падре, я всегда знал это. И, клянусь вам… — ладони его сжимались и разжимались, — клянусь вам, я буду убивать во славу господа нашего и святой церкви, пока последний безбожник не исчезнет с нашей земли!
Он упал на колени и ударил лбом в покрытый жестким лишайником камень. Несколько минут он беззвучно молился, шевеля губами и наморщив низкий лоб, потом быстро и плавно вскочил — как змея. Он взглянул на священника, и рот его приоткрылся — по лицу Миранды текли слезы.
— Какая боль, — сказал дон Франсиско, — какая боль, что нет другого пути! Мы будем убивать, но, заклинаю вас, дон Томас, плачьте в душе своей над каждым убитым!
Вечер кончался, наступала тьма. Мехиа взял священника за руку и уверенно повел по тропе вниз. Снизу поднимались огни — это телохранители, обеспокоенные долгим отсутствием генерала, шли с фонарями навстречу…
И сегодня, 15 октября 1856 года, идя по светлым прямым утренним улицам Пуэблы и вспоминая лица индейцев, с торжественной преданностью смотревших на генерала Мехиа, отец Франсиско легко и радостно думал, что штат Керетаро, нависающий с севера над Мехико, по призыву дона Томаса поднимется на помощь Священному легиону Пуэблы. Индейцы, эти обездоленные, на которых всегда опирались либералы, пойдут драться против них, против тех, кто много обещал, а принес только еще большие тяготы и невнятицу. Керетаро станет мексиканской Вандеей, но Вандеей победоносной!
Сонные утренние прохожие не обращали внимания на быстро идущего немолодого сеньора в длинном дорожном сюртуке и темной шляпе.