Комонфорт, сжав челюсти, вскинул руку с сигарой — этот сумасшедший радикал выводил его из себя.
— Прошу прощения, сеньор президент, я не договорил, — Бас даже не повернул головы к Комонфорту, он говорил, глядя в стену между Пайно и Сулоагой. — Итак, мои последовательные взгляды известны. И я от них не собираюсь отказываться. Но сейчас мы разговариваем как люди, в чьих руках судьба республики. Да, да! Вы — президент, генерал держит в руках военные силы столицы, и мы с сеньором Пайно — не последние люди в политике. Так вот, предрассудки невежественной толпы и туполобых консерваторов не дают возможности провести глубокие реформы. Провести их можно, только обладая полнотой власти и прочной опорой. А для этого, я уверен, необходимо пойти на компромисс с духовенством!
Это было столь неожиданно, что Комонфорт тряхнул тяжелой головой.
Сулоага сунул палец в рот и прикусил его неровными белыми зубами.
Пайно сморщился, пытаясь понять, что за игру ведет Бас.
— Да, да, сеньоры, только союз с духовенством может спасти республику. Если церковь перестанет провоцировать мятежи и даст деньги правительству — все проблемы решатся. Разумеется, когда мы встанем на ноги, мы вернем духовенство на должное место!
— Но кто же даст нам пойти на этот союз? Представьте себе реакцию конгресса, когда вы объявите… И конституция…
— Именно — конституция! Перейдем к этому вопросу, — Бас торжествующе подался в сторону президента. — Все мы понимаем — конституция такова, что управлять страной на ее основе невозможно. Невозможно! Какие могут быть реформы, когда конституция связывает руки исполнительной власти! И пойти на компромисс — тактический компромисс — с противниками правительства она тоже не может: «закон Хуареса» и «закон Лердо», ставшие статьями конституции, висят у нас, как ядра на ногах! Мы в абсолютном тупике. Казна пуста, руки связаны.
От напряжения у Комонфорта одеревенела шея. Он с трудом повернул голову к Сулоаге — тот по-прежнему сидел, прикусив палец.
— Что же вы предлагаете? — тяжело переводя дыхание, спросил президент.
Бас откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. Он наслаждался грядущим эффектом. Угол левого глаза равномерно дергался.
— Я предлагаю отменить конституцию и распустить конгресс!
Комонфорт взял свечу и стал с отсутствующим видом раскуривать новую сигару.
— Отменить «закон Лердо» невозможно, — растерянно сказал Пайно, — многие уже купили церковные земли, слишком многие, чтобы можно было все вернуть на свои места.
— Его не нужно отменять. Нужно приостановить его действие. Упорствуя, мы потеряем все. Конгресс — слишком пестрое сборище, чтобы это понять. Они своими речами друг другу дурманят головы. Я хочу реформ. Поэтому настаиваю на сильной исполнительной власти!
Комонфорт, не двигая головой, скосил глаза на Пайно.
— А ваше мнение, дон Мануэль?
— То, что казна пуста, я знаю лучше всех, сеньор президент. Я потому и ушел, что не вижу способа ее пополнить. Что до конституции, то дон Хуан прав — работать с ней невозможно. Но отмена конституции — дело весьма рискованное. Я бы на вашем месте, сеньор президент, подал в отставку. Быть может, это остудит горячие головы и с той, и с другой стороны.
Комонфорт посмотрел на Сулоагу, сидевшего в глубокой задумчивости с каким-то ожесточенным лицом. Сулоага почувствовал его взгляд и вынул наконец палец изо рта.
— Что ты скажешь, старый соратник?
— Я делаю все возможное, чтобы в полках был порядок и чтобы они поддерживали правительство… Но честно сказать, сеньор президент, солдаты очень горюют, что их нельзя теперь хоронить в освященной земле и что в смертный час они не получат отпущение грехов. Они ведь присягнули правительству и считаются отлученными… Очень горюют. За своих офицеров я ручаюсь. Но нет уверенности, что какой-нибудь ночью солдаты не выступят из казарм с Мирамоном во главе… Он ведь большой говорун, парень храбрый, солдаты его знают, он им сулит золотые горы и райские кущи… А что я могу им пообещать? Задержку жалованья и смерть без покаяния? Им все эти слова про свободу и конституцию — пустой звук. То, что говорит Мирамон и священники, куда понятнее и ближе… Вы знаете, как я дрался за республику. Но что-то делается не так…