— Меня не пугают мятежники, дон Мануэль. Мятежники — это понятное и устранимое зло. Меня пугает то, что мы сами губим революцию и губим себя, дон Мануэль, — деловито сказал Комонфорт и выпрямился в кресле.
Через три дня, когда Добладо покидал столицу, отряд полковника Мирамона захватил маленький городок недалеко от Толуки.
Полуэскадрон, стоявший в городке, был захвачен врасплох и разбит. Пленных Мирамон приказал отпустить. Алькальд городка — известный в крае пуро — спрятался, и сейчас люди Мирамона разыскивали его. Мирамон приказал какому-то случайно подвернувшемуся горожанину проводить его в дом алькальда. Они подошли к узкому двухэтажному дому. Дверь была распахнута. Мирамон вспомнил, как вошел в его комнату Хуан Бас. Он посмотрел на сопровождающих его двух телохранителей и горожанина и ткнул пальцем — стоять здесь.
Он услышал шелест и мычание, открыл дверь в какую-то комнату и увидел напряженный затылок солдата и мучительно запрокинутое лицо женщины.
Мирамон шагнул в комнату, шпоры лязгнули. Солдат, услышав металлический звук, резко подтянул ноги и вскочил.
И Мирамон увидел, что это вовсе не женщина, а девочка, в изодранном светлом платье. Подол платья был разорван на полосы и открывал целиком ее судорожно сжатые исцарапанные бедра. Солдат, затягивающий пояс, взглянул на нее и засмеялся. Он был широколицый и толстогубый. Час назад Мирамон видел его в бою и похвалил за храбрость.
Девочка стонала.
Что-то произошло за спиной полковника. Он быстро обернулся. В дверях стоял горожанин с застывшим от ужаса лицом.
— Матерь божья, это дочь нашего алькальда, — прошептал он и побагровел, не в силах вдохнуть.
Мирамон бешено дернул головой, и он исчез.
Солдат смущенно, но весело смотрел в неподвижные круглые глаза своего каудильо. Он любил своего красивого храброго полковника, который всегда побеждал и давал им возможность так весело жить.
Мирамон достал револьвер и, прижав локоть к боку, выстрелил.
Солдат качнулся назад, ударился лопатками о стену, качнулся вперед, рот его раскрылся, открывая темное, багровое, мучительное пространство, глаза стали закатываться, пока глазницы не заполнились страшной белизной. Он не упал ни навзничь, ни плашмя, он начал медленно подламываться, сминаться…
Мирамон повернулся, лязгнули шпоры. Стонала девочка. Мирамон опустился на колени.
Распахнулась дверь, и в проеме застыли телохранители.
Мирамон молился. Но молиться было трудно. В привычные, любимые, успокаивающие слова вторгались один и те же чужие фразы. «Вечная бессмысленная герилья… Неужели всегда? Так продолжаться не может… Так продолжаться не может… Господи, так продолжаться не может…»
Он встал.
— Собирайте людей. Мы уходим.
ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
5 декабря 1857 года Григорий, слуга Андрея Андреевича Гладкого, выпускника словесного факультета Московского университета, заглянул к нему в кабинет, когда Андрей Андреевич пил чай, поместив чашку и вазочку с засахарившимся вишневым вареньем между стопками книг и бумагами на своем письменном столе.
— Андрей Андреич, — громко шепнул он, выражая на лице одновременно смущение и настойчивость, ибо беспокоить Андрея Андреевича в то время, когда тот пил чай, читал газеты и думал, не полагалось. — Андрей Андреич, к вам пришли…
Это был случай не только неожиданный, но и небывалый. Гладкой давно уже приучил своих знакомых не посещать его до обеда в те дни, когда он трудился дома.
— Что за новость? — раздраженно успел сказать Гладкой, но гришкина белокурая и румяная голова исчезла, и в приоткрывшуюся наполовину дверь вошел совершенно незнакомый человек в темном сюртуке и светлом жилете.
— Такое нынче время, любезный Андрей Андреич: что ни день — то новость, — улыбаясь, сказал он и коротко поклонился.
Андрей Андреевич, поправляя халат, поднялся ему навстречу.
Незнакомец был невысок, на полголовы ниже хозяина кабинета, светлоглазый, с мягкими каштановыми усами и плоским лбом. Казалось, что он как-то особенно чисто вымыт прохладной водой, а может быть, даже размассирован с утра умелыми руками — такой он был бодрый и легкий в движениях. Гладкой без особого воодушевления указал ему на кресло, стоящее возле узкой стороны стола.
Прежде чем сесть, незнакомец внимательно осмотрел тесный кабинет, полки и груды книг вокруг, попробовал даже выглянуть в окно, но стекла были густо покрыты морозными узорами. Тогда он сел, свободно перекинул ногу на ногу, — панталоны были довольно просторными, светлыми — в цвет жилета.