Хуарес говорил ровно и отчетливо, но его глаза блестели слепым стеклянным блеском, который был хорошо знаком близким к нему людям. Хуарес думал о другом. Он думал о том, что через какой-нибудь час все они могут оказаться стоящими у тюремной стены перед взводом солдат со вскинутыми ружьями. Он видел сухое надменное лицо Ланды, поднявшего руку со шпагой, чтобы, опустив ее, скомандовать: «Пли!» Он думал о том, на сколько лет их смерть может отбросить реформу. Если им суждено умереть, то умереть надо так, чтоб страна говорила об этом с уважением.
Он был спокоен. И даже какое-то веселье в его лице почудилось Мельчору Окампо, все время смотревшему на президента.
— Я предлагаю поручить сеньору Прието набросать проект манифеста, — сказал Хуарес.
Все согласились, и Прието вышел в коридор, чтобы найти тихую и пустую комнату. Он успел сделать несколько шагов, как раздался топот, и десятки солдат заполнили коридор. Возбужденные и отчаянные, они прикладами распахивали двери, заглядывали в них и бежали дальше, крича: «Да здравствует армия! Да здравствует религия!»
Они увидели Прието, только подбежав к нему вплотную, и остановились. Этот худой человек в очках, с растрепанной бородкой и вздыбленными надо лбом волосами изумил их внезапностью своего появления и яростью, с которой он смотрел на них, сильных, вооруженных, многочисленных.
— Назад! — тихо сказал Прието. Очки его сверкали. — Назад! Кто приказал вам врываться сюда и мешать заседанию правительства? Кто вам приказал?
Полковник Ланда, легким движением руки раздвигая солдат, которые отшатывались к стенам, давая ему пройти, такой же худой, как Прието, полковник Ланда, подтянутый, гладко причесанный, седой, прошел мимо дона Гильермо, как бы даже сквозь него, сказав идущему за ним офицеру:
— Арестовать!
Офицер обернулся к солдатам и ткнул большим пальцем через плечо в сторону Прието. Двое солдат, прислонив ружья к стене, скрутили ему руки.
Прието втолкнули в маленькую каморку, заваленную каким-то хламом, с небольшим оконцем. В каморке было полутемно — окно запылилось. С улицы раздавались дикие крики. Он подошел к окну, протер стекло рукавом сюртука. Оконце выходило на тюрьму. Прието увидел, как заключенные выскакивают из чердачных окон на крышу, а затем, взяв ножи в зубы, прыгают вниз, приземляясь, как кошки на четыре конечности. Потом на крыше оказалась группа заключенных с ружьями в руках. Офицер, тоже выбравшийся с чердака, расставлял их за трубами.
«Они выпустили бандитов, мерзавцы!»
Толпа солдат пробежала куда-то, возбужденно крича. Где-то рядом загремели выстрелы.
Все это мелькало перед глазами дона Гильермо, приводя его в ужас и исступление. Он представил себе Хуареса и Окампо, лежащих в крови, и пьяных солдат, пинавших сапогами их тела… Он бросился к двери, упал, запутавшись в тряпье, вскочил и всем телом ударил в дверь. Что-то затрещало. Он снова, придерживая рукой очки, ударил плечом в пыльное дерево. Кресло, которым была заклинена снаружи дверь — его поставили высокой спинкой под ручку двери, — хрустнуло, развалилось, и Прието вылетел в коридор. Было пусто. Где-то близко слышались голоса. Он побежал по коридору, выскочил на площадку парадной лестницы. У входа в большой зал толпились солдаты и несколько офицеров. Они с изумлением обернулись на бегущего человека.
— Кто командует вами?! — высоким злым голосом крикнул Прието. — Я — министр финансов республики! И я хочу разделить судьбу президента! Где он?!
— Законная просьба, — равнодушно сказал один из офицеров и махнул рукой кому-то за спиной министра финансов. В тот же момент дон Гильермо почувствовал удар в затылок и упал, инстинктивно прижав рукой очки…
Дон Гильермо открыл глаза и в мутном тумане увидел склонившееся над ним лицо Хуареса. Кто-то надел на него очки. Туман пропал. Впервые он увидел растерянность на этом лице. Но тут же оно стало твердеть и превратилось в прежнее невозмутимое лицо. Голова Прието лежала у Хуареса на коленях. Рядом стоял, склонившись над ними, Окампо.
— Дон Бенито очень растрогался, когда тебя швырнули к нам, как мешок с тряпьем, и сказали, что ты хочешь разделить нашу участь, а я возмущен. Что за романтические штуки! У тебя была возможность бежать и делать что-нибудь полезное! Ты решил помочь этим разбойникам уничтожить как можно больше министров?
Прието сел, опершись ладонями о холодный каменный пол. Хуарес и Окампо помогли ему подняться и довели до скамьи. Голова у него почти не болела, но странное возбуждение, которое он испытал в чулане, все еще им владело. Ему хотелось бежать, говорить что-то.