Разумнее было бы везти все это с собой, но Мирамон не мог ждать. Тревога грызла его. Он не мог больше оставаться в столице, в огромном Национальном дворце, получать безнадежные доклады от министра финансов, читать донесения от военного министра о действиях либеральных герильерос, которые кружили вокруг городов, размышлять о злобной несправедливости Соединенных Штатов, от которых зависело так много… Он должен был действовать, вести батальоны, он должен был положить конец этой нелепой неопределенности… Он ловил себя на мгновенных вспышках злобы, когда у него холодело лицо, предметы вокруг виделись так резко и ярко, что хотелось закрыть глаза. Все труднее ему давалась рыцарственная объективность, которую он сам выбрал и которую противопоставлял ожесточенности офицеров противника. Хуареса, которого он раньше решил презирать, он теперь ненавидел. Хуарес, эта гремучая змея, дремлющая на солнце среди камней, мимо которой можно пройти десять раз, а на одиннадцатый она нанесет молниеносный смертельный удар! Так было с законом о фуэрос… Хуарес, который, как паук, сидит в своем Веракрусе и выжидает… Чего он ждет? Какой удар он готовит? Он знает, что время работает на него, что темные и усталые люди винят в ужасах войны правительство столицы, ибо Хуарес размахивает своей конституцией… Нет, он ничем не размахивает, он делает вид, что законность его президентства — нечто, не подлежащее обсуждению и сомнениям. Он — спокоен… И это удивительным образом воздействует на детское сознание народа… Он умеет ждать!
Генерал Мирамон, потомок рыцарей из Наварры, не умел ждать.
Он шел на Веракрус без осадной артиллерии, без запасов продовольствия и пороха. В глубине души он был уверен, что линейные батальоны, составляющие половину гарнизона Веракруса, узнав, что под стенами города стоит каудильо армии, восстанут и разоружат Национальную гвардию. Пусть Хуарес бежит — в его распоряжении целый флот… Пусть бежит на любом иностранном корабле… Я не хочу его смерти и мученичества. Я хочу, чтобы страна увидела его ничтожность. Тогда рассеется это наваждение…
Ждать он был не в силах…
Пуэбла и Орисаба встретили генерала-президента громом колоколов, восторженной толпой на бульварах. Через несколько дней он рассчитывал быть у стен Веракруса.
Горные перевалы в окрестностях Уатуско встретили его налетами герильерос. Бригада генерала Кобоса, которую президент послал очистить перевалы, чтобы избежать удара по арьергарду, потерпела поражение. Пришлось остановить армию, развернуть ее и отогнать нападавших. Вернуться они, однако, могли в любой момент.
А ближе к Веракрусу началось нечто неожиданное и страшное.
Пылающие селения, коричневая пелена дыма над сожженными пастбищами встретили наступающих… Летучие отряды из Веракруса сжигали все. Дым мешал дышать, проклятия и надсадный кашель витали над колоннами. Ни провианта, ни фуража…
Старинный мост в Атойаке с грохотом и тяжким воем излетел на воздух, когда авангард подошел к нему на сотню шагов. Солдат разметало взрывной волной. На головы идущих следом посыпались куски камня, обломки балок.
Человека, поджегшего запал, схватили кавалеристы, форсировавшие реку вброд. Он выскочил из укрытия сразу же после взрыва и пытался скрыться в зарослях.
Теперь он стоял перед Мирамоном. Генерал-президент сидел в седле высоко над пленником, разглядывая круглыми застывшими глазами поднятое к нему лицо — веснушчатое, с рыжеватой щетиной.
— Почему ты сделал это? — спросил Мирамон по-английски.
— Военная необходимость, сэр, — щурясь, ответил пленный и переступил вправо, чтобы генерал заслонил солнце.
— Это — бессмысленное варварство, вот что это, — сказал Мирамон, чувствуя, что ему трудно дышать от ярости, и набирая полную грудь воздуха, чтобы успокоиться. — Мы перейдем вброд. А мост построили сто лет назад… Он стоял сто лет, пока ты не явился неизвестно откуда…
— Вы-то перейдете вброд, — сказал пленный, передергивая плечами и морщась, — его били ножнами по спине, когда гнали через реку, и теперь рубаха прилипла к кровоточащим ссадинам. — Вы-то перейдете, но орудия вам не перевезти…
Мирамон медленно выдохнул воздух.
— Откуда дьявол принес тебя?
— Из Мичигана. Слыхали? На самом севере Штатов… Такой городок — Анн-Арбор…
— Зачем ты пришел сюда? Тебе мало дела у себя дома?
— Хватает, конечно… Вы не слыхали о старике Джоне Брауне, сэр? Я воевал с ним в Канзасе… Там эти парни, которые хотят, чтоб на них работали черные рабы, стали стрелять в нас… Я пришел в Канзас вместе с другими… с Севера… и работал на ферме… Ну, мы им показали… Старик Браун командовал нашим отрядом… А я до этого служил в армии… Я артиллерист, сэр…