— Она еще жива… — Нужно было добавить «пока еще жива…», потому что без кислорода клетки мозга умирают через две минуты. Через четыре минуты половина мозга превратится в неорганическое вещество. Когда приедет скорая помощь, она, конечно, уже умрет.
Аркадия озарило. Аня не ела, она выпила кофе.
Набор средств скорой помощи — белая с красным крестом пластмассовая коробка — единственный предмет в холодильнике. В ней была пластмассовая маска, прикрепленная к резиновой груше, и шприц с адреналином.
Аркадий проверил иглу и всадил ее Ане в бедро. Она немедленно вздрогнула, и сердце снова стало биться.
Накинул ей на лицо маску. Сердце забилось, как будто участвовало в гонках, пока не сорвалось, как загнанная лошадь, и в этот момент Аня начала дышать. Каждое сжатие резиновой груши проталкивало воздух Ане в рот. Губы стали розовыми, и хотя все это напоминало попытку вдохнуть жизнь в комок глины, он продолжал ритмично сжимать и отпускать грушу, сжимать и отпускать, каждые пять секунд, как будто держал в руке ее сердце.
— Как долго ты собираешься ее накачивать? — спросил Виктор.
Аркадий услышал, что кто-то ловит ртом воздух, и краем глаза увидел Женю и Маю. Они стояли в дверном проеме. Мая руками зажала рот.
— Чем дольше длится реанимация, тем меньше вероятность того, что ей удастся выжить. Ты не сможешь воскресить мертвого, — шепнул Виктор.
«Она не умерла, — подумал Аркадий. — Он бы этого не допустил».
— Аркадий, — Виктор пытался его оттащить.
— Подождите, не уходите, — шептала Мая.
Сжимать и отпускать. Сжимать и отпускать.
Первый Анин вдох был трудным и страшным. Аркадий продолжал накачивать воздух, пока дыхание не восстановилось и синий налет на коже стал отступать, сменяясь розовым.
25
Аркадий положил Аню на свою кровать. Свет резал ей глаза, и он выключил все, кроме настольной лампы, прикрыв и ее. Аркадий надеялся, что Аня быстро уснет, но адреналин все еще метался по ее организму.
— Половину времени мне казалось, что я умерла.
— Ты была в коме, на пороге смерти.
— Эти ощущения — совсем не то, чего я могла ожидать.
— Ты не видела никакого белого света?
— Ничего.
— Никаких членов семьи или друзей?
— Никого.
— Давай поговорим о том, кто пытался тебя убить.
— Я не знаю, кто это был. Я ничего не помню с середины дня. — Аня повернулась, чтобы лучше видеть Аркадия. — Ты знал, что делать. Ты раньше видел кого-нибудь в состоянии шока. Это была женщина?
— Да. Тогда я не знал, что делать. Теперь знаю.
Меньше всего ему хотелось сейчас вернуться к воспоминаниям о прошлом. Никакой связи между памятью об одной женщине и другой быть не может. Да, прежде он беспомощно наблюдал анафилактический шок. На сей раз у него был, по крайней мере, шанс спасти. У Аркадия не было другого выбора. Он сосредоточился на груше и маске, как будто за них можно было, как за веревку, вырвать из пропасти смерти. Он даже не заметил, когда жизнь начала постепенно возвращаться в ее тело.
— Все было иначе — кто-то пытался тебя убить.
— Они меня и, правда, убили.
— Но сейчас ты жива.
— Возможно.
— Я услышал шаги — двое выходили из твоей квартиры. Но ты говоришь, что у тебя не было гостей?
— Я не помню. Можно я закурю?
— Точно нельзя. Кто-то оставил стакан с молоком у тебя в раковине. Ты можешь мне сказать, кто бы это мог быть?
— Я — журналистка. Разве ты не знаешь — сезон охоты на журналистов никто не закрывал.
— И ты не станешь звонить в милицию.
— Почему я должна это делать, когда у меня есть ты?
— Меня уволили. Вряд ли я что-то смогу сделать в таком положении.
— Я рискну… — И уже другим тоном спросила: — Как долго я была мертвой?
— Ты была в коме!
— Мертвой, — настаивала она. — …О, и как же я надену купальник? — она откинула простыню с ноги и осмотрела синяк, оставшийся от укола Аркадия. — Саша Ваксберг пригласил меня к себе на дачу.
— Не думаю, что ты что-то потеряешь, — сказал Аркадий.
— У него огромный загородный дворец. Два плавательных бассейна, теннисные корты и поле для конкура. Иногда я думаю, что он платит людям, просто чтобы они находились рядом с ним.