– А Нергал начальник тайной полиции, паучатник Нергал. Здесь везде его ищейки. Ни в ком нельзя быть уверенным. Он даже вампиров и оборотней из вашего человеческого мира притащил, не видела таких? Дерево их не трогает, живут себе припеваючи, за столом прислуживают, в охране стоят, территорию облетают. Из мира в мир шныряют только так, и все вынюхивают, высматривают, выведывают. Крысы! – И плечики Ламии презрительно дернулись, как при упоминании черни в светском обществе. Тут принцесса видимо вспомнила, с кем имеет дело и постаралась загладить свои слова, – ну не все, конечно…
Нет, меня ее презрение к жутикам ничуть не покоробило, я тоже вижу чудовищную пропасть между демоном высшего порядка и упырем в темном дворе. И прекрасно осознаю, что сама во второй категории.
Меня заинтересовало другое – все вышесказанное идеально подходило к описанию Элигоса. Так значит он один из людей паучатника Нергала. Так кто же он? Вампир, оборотень, полу-демон, рожденный от смешения крови, или такой же как я? Или таких, как я, больше нет в природе?
Элигос. Твердый, несгибаемый, словно гора, покрытая шапкой ледников, столь же холодный внешне и столь жаркий внутри, как и та вулканическая магма, что гора скрывает. Я же почувствовала эту неукротимую силу, как магнитом притянувшую мою сущность. Мы резонируем друг на друга, звеним, будто хрусталь или…
– А Небирос кто таков?
– Небирос? Мелкий прихвостень Астарота, вечно зверюшек использует для поручений.
Картина становилась яснее. Значит, найти меня и проводить к Великому Герцогу Фера послал Небирос, мелкая демоническая сошка. Наверняка сам идти поленился или счел, что его план по заманиванию доблестной охотницы на жутиков с помощью дружбы с говорящим котом – чертовски хитроумная идея. Вот кому бы я по рогам-то надавала!
Но что-то неладно было в прошлом рыжика, он и сам признавался, что «накуралесил». Имя обоих братьев из «тайной канцелярии» я от него слышала – и в заклинаниях, и в ту ночь, когда он думал, что я без сознания.
Значит, котика вовсю использует «серый кардинал» Нергал для получения сведений прямо из первых рук. Наверное, он-то рыжему толстяку человеческое тело и обещал. Жаль, что вся эта тень на плетень ничуть не связана с ссорой архидемонесс. Интуиция подсказывает мне, что причина в чем-то другом, очевидном, но пока невидимом. А интуиция меня никогда не подводила.
Командую Гуригуру провести меня в опочивальню, тяжело вздыхаю, глядя на спеленованного инквизитора.
– Пойдем, горе мое. Спать сегодня так будешь, не хочу неприятностей. Их что-то многовато, в последнее время.
Черной тенью я скользну мимо твоего окна. Я чувствую, ты думаешь обо мне. Я слышу твой зов и не могу сопротивляться. Сестра моя, жена моя, часть моей стаи. Я не могу помочь, и бессилие жжет изнутри. Выживи, чтобы снова бежать со мной по лунной дороге.
Глава двадцатая
Сегодня я решила немного поколдовать. Вспомнить, так сказать, молодость.
Здесь, в Нижнем мире, я, вроде как, гостья – свобода ограничивается лишь стенами дворца (выходить из которого настоятельно «не рекомендуется»). Стоило заявить, что мне нужны колдовские книги, котел и прочие атрибуты, а также нужные ингредиенты, как забегали, засуетились слуги – гармункулы, выискивая необходимое. И даже несколько раз заглядывали в комнату любопытные головы с бараньими рожками.
Под шумок, «помогая донести» пробежала пару раз странная тварь, обнюхивая стены комнаты. Был застукан за прочтением книги рецептов невзрачный демон с длинным носом. В общем, разведка бдила не на шутку…
Наивные. Думают, сейчас я наколдую отвар, дам выпить виновницам конфликта, или орошу им стены комнат – и, вуаля, инцидент исчерпан, все живут в мире и согласии.
На самом деле мне чертовски надоело слабое мычание инквизитора из угла, куда он уселся, игнорируя приглашение на кушетку. К слову, мне повезло больше, в распоряжении оказалась шикарная елизаветинская кровать, дубовая, массивная, с высокой резной спинкой и широким ложем. И, поди ж ты, этим монстром я так и не смогла насладиться в полной мере! Мычащий сквозь кляп чародей всю ночь спать не давал, то ли стонал, то ли что-то сказать пытался, а может и ругался, и жалостливую сердобольную Мону заела-таки совесть – что я, тварь какая бессердечная?