На палубе его ждало достаточно неприятное открытие: Гана и Мисаил еще не убрались обратно в трюм, а потому киммерийцу пришлось затаиться в наиболее темной сейчас носовой части судна, проклиная бдительных близнецов вместе с их папашей. Братья между тем не спешили вниз.
— Никого нет, Ми, — прошептал один буквально в трех шагах от варвара. — Пойдем к отцу.
— Опять слушать его болтовню? Надоело. — Голос Мисаила был еще гуще, чем у брата, и в нем ясно слышались нотки самого Красивого Зюка.
— Говори тише…
— Зачем? Рыжий не услышит, а его приятель, сдается мне, до сих пор сидит у Свилио…
— Пытается его разговорить… — хмыкнул и Гана.
— Ты думаешь, пастушка у северянина?
— А у кого ж еще… Надеюсь, он уедет из города до того, как отец его найдет…
— И я… Слушай, Гана, давай выпустим рыжего… У меня и так было на душе неспокойно, что мы его бросили в Хорот, а теперь…
— Да что ж нам оставалось делать? Тогда отцу ничего б не стоило собрать вместе все фигурки… Он для того и посылал нас в Стигию, за этим талисманом… А отпусти мы парня сейчас, и опять придется искать его по миру… Без него-то он точно не найдет свою пастушку…
— Тьфу ты, напасть… И сотворит же бог такое чудо, как этот рыжий болван… Чтоб другие болваны им пользовались… Вот и отец — властелин мира, Нергал его забери…
— Тебе не кажется, Ми, что он рехнулся?
— Давно кажется… Гр-р… Весь мир ему подавай…
— Тихо… Это он зовет?
— Он…
Огромные черные тени близнецов шмыгнули к трюму. Затем Конан услышал скрип открываемой крышки, хлопок и — тишина. Оставив рыжего на носу галеона, киммериец быстро вернулся к своему наблюдательному посту. Он даже успел увидеть широкие спины братьев, спускающихся с лестницы, а в остальном внизу ничего не изменилось. Скучно смотрел в одну точку Красивый Зюк, дожидаясь прихода сыновей, — варвар подумал, что вещал он, как видно, нарочно для них, ибо до их возвращения молчал; чавкал и хрюкал, поглощая пищу, Веселый Габлио; старик все качался на стуле, тихонько подвывая и баюкая изувеченную руку, словно пел колыбельную младенцу. Как только Гана и Мисаил, поклонившись отцу, заняли свои места у стены, Красивый Зюк заметно оживился. Улыбка вновь искривила его губы, и он обвел благосклонным взором каждого присутствующего.
— Итак, друзья, мы с вами говорили о родителях нашего милого Тино…
— Это ты говорил, — фыркнул Веселый Габлио, — а мы тебя слушали…
Но, подняв глаза на хозяина, он, видно, натолкнулся на его вмиг поледеневший взгляд, поперхнулся, закашлялся и смолк. Жирные плечи его съежились, и сам он стал как будто меньше ростом и комплекцией.
— На чем я остановился? — спокойно вопросил его Красивый Зюк.
— На том, что отец Тино в жизни не жрал ничего, кроме бобовой похлебки и черствого хлеба… — пробурчал себе под нос вор.
— Верно, друг. А теперь кто ответит мне: если его родители жили именно так, как должен был жить Тино?
— А Нергал его знает… — ответил опять Веселый Габлио. Судя по всему, его мало волновала предполагаемая судьба старика.
— Я скажу тебе. Он должен был жить так же!
Шемит произнес последние слова так значительно и с таким торжеством осмотрел всех, что Конану снова захотелось придавить его. Но пока он ограничился тем, что шепотом выругал трепливого бандита ублюдком и отродьем Нергала; и все же ярость его несколько улеглась после того, как нашелся Висканьо — в глубине души Конан испытывал к Дебу даже нечто вроде благодарности за то, что тот не прикончил талисмана, хотя он и понимал, что дело тут было вовсе не в справедливости и тем более не в доброте.
— А как живет Тино в действительности? Всякий день он употребляет пищу, которая и не снилась его отцу. Дом его — сей чудесный галеон, а если он пожелает купить к нему приличную лодчонку — почему бы и нет? Денег у него, поверьте мне, друзья, навалом. И даже в мыслях ему страшно представить, что он мог бы от зари до зари пахать поле, выращивая злаки, как то делал его отец.
А теперь поговорим обо мне. Я родился в знатной и богатой семье, где меня холили и лелеяли как наследного принца. Добрая дюжина лучших в Эруке наставников обучала меня всевозможным наукам. Я знаю грамоту, я умею начертить карту всего света, и даже с черным дикарем из Пунта я смогу побеседовать на его языке. Я — избранный. А Тино — нет. Но он живет на земле лишь чуть проще и беднее, чем я. Так неужели же это справедливо? Он рожден быть нищим. Я рожден быть богатым. Наши пути никогда не должны были пересечься, но…
— Так если б ты не воровал, ты бы с ним и не встретился никогда, — пожал плечами глупый Веселый Габлио.
— Кто знает, друг, кто знает… На все воля Митры… Во всяком случае, пока… Дети, сядьте за стол. Вы тоже рождены быть богатыми и знатными, а ваша судьба повернулась таким образом, что вы служите собственному отцу… Ах, какая несправедливость…
— Отцу? Какому отцу? — вытаращился вор на Красивого Зюка.
— Мне, конечно, — ответствовал грустно тот.
— Так ты отец Ганы и Мисаила?
— Ты что ж, до сих пор этого не понял?
— О-о-о, Деб…
На спину варвара вдруг легла тонкая легкая рука.
— О чем это они, Конан?
Вполне оправившийся рыжий талисман с тревогой смотрел на киммерийца.
— О детях Деба, — шепотом ответил Конан, сбрасывая его руку.
— У него что, есть дети?
— Прах и пепел… Молчи, дурень.
Близнецы уселись по обе стороны от Красивого Зюка, молча принялись за еду. Он посмотрел на того и на другого с ласковой улыбкой, смахнул с левого глаза слезу, которой там точно не было — Конан и сверху отлично видел его чистое лицо, — и, глубоко вздохнув, вновь принялся разглагольствовать.
— Так вот, верные мои друзья. Когда я стану властелином мира — а это, надеюсь, случится довольно скоро, надо только найти того северянина и забрать у него пастушку, — я восстановлю справедливость на всей земле. Бедные будут бедными, и никогда не смогут вырваться из круга своего. Богатые не скатятся вниз, и сколь бы ни кутили они, сколь ни транжирили деньги, они все равно останутся богатыми… Конечно, я разработаю и систему наказаний для тех и других… Ох, все же нелегкая это работа — властвовать над миром… Но что делать! Кто-то же должен сим заняться, если Митра один не справляется…
Тут Красивый Зюк опять противно захохотал, хлопая по могучим плечам сыновей. Варвар сплюнул, едва не попав на Виви, и сунул руку под доску, где лежал его мешок и меч — более терпеть наглость бандита он не мог.
— Ты что это, Конан? — испуганно зашептал рыжий. — Никак вздумал драться с этой тварью?
— Ты же мой талисман, — насмешливо ответил киммериец, наконец нашаривая свое имущество.
— О, Митра… О, Митра… — зачастил Виви. — А Гана и Мисаил? А недоноски Тино и Веселый Габлио? Тьфу, Кони, нам их не одолеть. Лучше отвалим отсюда, пока не поздно…
— Клянусь Кромом, я сейчас выкину тебя обратно в море, если не заткнешься, — злобно прошипел варвар, отталкивая парня. Он отлично понимал, что затеял рискованное дело, ибо если упомянутые рыжим Тино и Веселый Габлио явно были не страшнее пары мышей, то близнецы с их папашей без сомнения стоили многого. Но он уже решил для себя, что схватки с Красивым Зюком и его прихвостнями не избежать. Да он и не хотел ее избегать. Митра свидетель, кроме Ганы и Мисаила им всем было самое место на сопках Серых Равнин, ибо не иначе как Нергал породил каждую из этих чванливых обезьян, в душах коих был один лишь мрак.
— А теперь, друзья, пора спать. К полудню мы с талисманом отыщем северянина и заберем у него пастушку, а потом…
— Дырку в печени ты получишь, а не пастушку! — прогремел Конан, одновременно распахивая крышку трюма. — И Кромом клянусь, не потом, а сейчас!
Талисману показалось, что черное небо обрушилось на него со всего размаху — он не то что не имел никакого желания помериться силою с Красивым Зюком и его детьми, но и просто умирал от страха при одной только мысли о том, что увидит их еще раз. До сих пор у него не было оснований сомневаться в волшебном даре богов, но прежде ставкой не являлась жизнь!