После коротких, по-летнему теплых дождей вдруг опять зацвели, будто собравшись с силами, уцелевшие кое-где во дворах розы. Совершенно явственно об осени напоминали, пожалуй, только цикады. Однако в этот свежий утренний час они молчали.
До рынка было недалеко — минут десять ходьбы. Газет в этом районе они со Степаном вчера не клеили, можно идти не спеша и ничего не опасаясь. Народу на базаре должно быть больше обычного — воскресенье… Кстати, о воскресенье. До войны всегда жаль было, когда праздники совпадали с воскресеньем. Все-таки терялся еще день отдыха. А сейчас совпадению радовался. Получалось, что люди все же празднуют.
Послушать бы последнюю сводку с фронтов, передачу о военном параде в Москве… Ребята в лесу слушают.
Так, в размышлениях и мечтаниях, Чистов дошел до развилки, где ему нужно было свернуть влево. Навстречу попадались люди, но Андриан Иванович внимания ни на кого не обращал и потому не сразу уловил момент, когда все вокруг мигом переменилось. Его едва не сбили с ног. Встречные уже бежали.
«Облава!» — подумал с ужасом. Обычно ему, инвалиду, к тому же с хорошими документами, она была не страшна, но надо же попасть в нее с таким грузом!
Кинулся было назад и понял, что не успеет: снизу, от жандармерии, с ревом мчался грузовик, полный солдат. Ринулся в кусты, упал, ушиб больную ногу… Когда с трудом поднялся, увидел, что жандармы и полицейские оцепили весь квартал. Народу в оцеплении было, как рыбы в стянутой сети, и, как сжатая сетью рыба, толпа судорожно, конвульсивно билась. Накануне по городу ползли слухи, будто Гитлер приказал отправить всех трудоспособных мужчин морем в Румынию, в других передавали, что немцы вывезут все население на баржах и утопят…
Чистова сейчас, однако, беспокоило свое: спрятать или выбросить газеты на глазах такого множества людей невозможно.
Выскочившие из грузовика немцы-растянулись в цепь и, держа автоматы наготове, оттесняли толпу вниз, на площадь перед рынком, где уже стояли крытые брезентом машины. Чистов проталкивался вперед, стараясь, пока возможно, оставаться в заросшем кустами и деревьями уголке возле кинотеатра. Совсем рядом были проходные дворы, запутанные, кривые переулочки, по которым можно попасть в верхнюю часть города, но сколько он ни тыкался, повсюду стояли полицейские и солдаты.
Перекрыты все лазейки! А цепь автоматчиков с эмблемами СС уже приближается к тому последнему уголку, где еще задержались люди, и слышатся выстрелы — пока палят поверх голов…
И вдруг Чистов увидел: Демьян! У лестницы, ведущей на задворки кинотеатра и дальше — в переулок, которым можно удрать, стоит одетый в полицейский мундир Демьян и командует, покрикивает на других полицейских.
С Демьяном они познакомились как «деловые люди», и на первых порах Чистов не мог его понять. Вроде бы неглупый человек. Закончил десятилетку. Мгновенно складывал, множил и делил в уме крупные цифры. Иногда скромно предлагал:
— Могу возводить в степень и извлекать корни… Но его собеседники чаще всего не знали, что это такое. Удивительная способность к языкам — уже через месяц или полтора болтал по-немецки, объяснялся с румынами и итальянцами. И вместе с тем, на взгляд Чистова, был круглым болваном. Только и свету в окошке, что гешефты. Расстрелы и казни, чужие несчастья его будто не касались. Как-то Чистов попытался его прощупать, и тут выяснилось, что у Демьяна, оказывается, есть свой твердый взгляд на жизнь. Шли по набережной. Было это в декабре 1942-го. Как обычно зимой, у ялтинского берега было множество пернатых: в эти более теплые воды перекочевывают с замерзающего Азовского моря, из Каркинитского залива не только чайки, но и уточки-нырки, бакланы… Показывая на них, Демьян сказал:
— Есть война, нет войны — они летят сюда, им нужно кушать. Тут были греки, римляне, турки, русские, немцы, белые, красные, а птицам все равно. — И, подмигнув, спросил: — Понял?
Андриан Иванович его понял.
Под конец Демьян, как всегда, предложил зайти выпить и закусить в свою харчевню. И Чистов, как всегда, вежливо поблагодарил и отказался. После этого решил: сволочь. Откуда такие берутся? Кроме денег и золота, знать, скотина, ничего не хочет.
Демьян чувствовал себя должником Андриана Ивановича еще с тех пор, когда Чистов, налаживая мельницу для города, без очереди смолол ему пару мешков зерна и лично для себя ничего не содрал за это. Потом сделал вытяжку над котлом, где жарились чебуреки, потом лудил кастрюли и всякий раз брал по-божески. Обсуждали вопрос об электрическом холодильнике — возьмется ли Чистов установить и наладить его, если Демьян достанет такой холодильник у немцев. Всякий раз это кончалось предложением выпить и покушать. Как ни голодно было, Чистов вежливо, с достоинством уклонялся. Трудно даже объяснить почему. Может, и потому, что понимал: пока отказывается — они как бы ровня, а стоит принять этот стакан вина и чебурек, они уже — хозяин и работник.