Девочка остановилась и показала пальцем за мусорную кучу.
Господи! И это судьба человеческая — валяться без сил среди обломков камня, ржавого, рваного железа и обглоданных костей!
Трофимов не сразу заметил женщину. Услышав шаги, а потом увидев незнакомого человека, та затаилась, замерла, прижалась к земле. Разглядев ее, старик сказал:
— Не бойтесь. Что с вами? — И, не дожидаясь ответа, достал из-за пояса грелку, отвинтил пробку, поднес горлышко ко рту несчастной. Вода была теплой, пахла резиной, но женщина пила жадно. А Трофимов, все уже поняв, смотрел на нее и со страхом повторял про себя: «Она собирается рожать!..» Вот уж что не отложишь и не перетерпишь! Она будет рожать… Однако страх страхом, а надо что-то делать. И следующая мысль была: не здесь же! Но где? О том, чтобы перетащить ее к себе, нечего было и думать. Спросил:
— Можете идти? Хрипло ответила вопросом на вопрос:
— Куда?
— Здесь оставаться нельзя. Она закивала головой с каким-то непередаваемо горестным и даже виноватым выражением.
— Надо вас где-то спрятать. Схватки давно начались?
— Я, когда бежала от них, упала…
— Давно это было? Она страдальчески качнула головой. Недавно, значит… И то хорошо. Время, может быть, еще есть.
— Они вас видели? Говорить ей было трудно, однако ответила:
— Издали. А я свернула на другую тропу. Пока они кричали и шарили в кустах, я бросилась вниз напрямик…
«Ну что ж, будем надеяться, что они не знают о ее положении…» Трофимов заметил возвращавшегося с противоположной стороны мальчика. Видно, уже обежал, как было велено, окрестности. Облизывая губы и вытирая пот со лба, мальчишка сказал:
— Их нет.
— Вот и хорошо. — Михаил Васильевич будто похвалил его — тут всех надо успокаивать!.. И наконец решился, наклонился к женщине: — Обнимите меня за шею и поднимайтесь. Я помогу. Окончательно, видимо, вверившись ему и ни о чем не спрашивая, она обхватила Трофимова за шею. Другого выхода не было — он осторожно повел ее к полуразрушенному зданию школы, подбадривая:
— Смелее, смелее. Держитесь за меня. Все будет в порядке. Ребятам велел спрятаться поблизости. Надо было быстрее пересечь открытый участок двора. Приходилось полагаться на везение. Хотя бы никто не заметил, не окликнул! Когда миновали дверной проем (дверь, конечно, давно была сорвана и сожжена, как и все почти в этом доме, что могло гореть), женщина остановилась, обмякла, так что пришлось ее подхватить, закусила губу и застонала. Надо было ее положить. Трофимов ногой отбросил несколько камней, хотел было прямо здесь разровнять площадку, но женщина сказала:
— Тут дальше ход есть в подвал… Он понял все: и то, что она бывала здесь раньше, и то, что там, в подвале, оборудовано, по-видимому, какое-то убежище. Но где этот ход? Женщина показала в угол:
— Железо… под камнями… Он нашел эту дырку, но сколько же пришлось повозиться, пока опустил в подземелье женщину! До чего неудобным, тяжелым делается тело больного человека! Убежище внизу действительно было. Чиркнув зажигалкой, Трофимов увидел и подобие ложа — несколько досок. Спросил:
— Как дела? И опять она вместо ответа сказала:
— Задвинуть надо железо изнутри…
Он понял: речь о том, чтобы закрыть входную дыру, сделать ее снаружи опять незаметной. Приободрился: если об этом думает, значит, боль отпустила. Но боль обязательно вернется. Главное впереди. Надо спешить. Выбравшись наверх, Михаил Васильевич задвинул железный лист, кое-как почистился (не из любви к порядку, а потому, что предстояло идти домой и кто-нибудь мог встретиться) и отыскал ребят. Они ждали его с нетерпением. Хотел спросить, все ли спокойно, но решил не волновать вопросами. Да и так было ясно: случись что-нибудь — сами сказали бы. Подумал: детей надо отсюда отправить. Все слишком серьезно, чтобы их впутывать. Детей нужно отстранить, но ведь не уйдут, следить будут за каждым шагом, а это еще хуже. Верочка, та чувствует себя прямо причастной — первой пришла на помощь. Да и не обойтись пока без ребят. У Трофимова вылетело из головы имя мальчика, и он сказал:
— Ты держись поближе к нашему двору, к школе не подходи. А если увидишь немцев или полицейских, дай мне знать…
— Как?
— Запой какую-нибудь песенку.
Он смутился: