Михаил Ротарь
Три закона Дамиано
Если прогневится на тебя начальник – не покидай своего места,
Ибо уступчивость прекращает большие грехи.
Вечерний звон
Он проснулся после долгого сна. Первое, что бросилось в глаза – это чистый белый потолок, без каких-либо даже намеков на следы копоти от сигарет. Стенки монотонно бледно-зеленого цвета, на которых ничего не нарисовано. И даже нет ставок в последней партии в «рамса». Шесть шагов в одну сторону, четыре – в другую.
Металлическая кровать, не деревянные нары. Параша с умывальником и унитазом, а не дыркой в полу. И воняет она не мочой или хлоркой, а каким-то шампунем. И даже туалетная бумага висит.
Ручки в двери нет, только замочная скважина. Но нет и окошка для выдачи баланды. На окне, как и положено, решетка. Только форточка интересная. Если просунуть руку через решетку, можно ее даже чуть приоткрыть. Но через нее не выкинешь даже коробка спичек. А «маляву» внизу подберут эти гниды.
Это даже не камера, а «люкс» для «авторитетов». Но за какие такие заслуги?
За окном лесочек. Обычно окно выходило на кирпичную стенку, на которую надоедало глазеть уже через неделю. А тут даже за белочкой можно понаблюдать. Она так интересно прыгает с дерева на дерево. И «вольные» иногда выгуливают своих собак.
На тумбочке пластмассовый стаканчик и пара каких-то красных таблеток.
Возле кровати тапочки. Бумажные полотенца, зубная паста и щетка. Тюбик вы выбрали правильно. Не цилиндр из фольги, а колбаса из полиэтилена.Таким ничего не сделаешь. А вот из зубной щетки можно выточить хорошую пику, если долго точить ее о шершавую поверхность. Но эти падлы наверняка поставили здесь камеру и отберут ее сразу же.
Толстая пижама, которую не порвешь на куски. Но это не «роба».
Все руки исколоты, но шрамов нет. На левой руке татуировка. «999» или «666», смотря откуда смотреть. И сильно болит правое полужопие. На запястьях застарелые синяки. На удары палкой не похожи. Зубы целы, ноги-руки тоже не переломаны.
В замке стал проворачиваться ключ. Вертухай в белой робе принес баланду, паровую котлету с рисом и компот, все в пластмассовой таре. Он стал в дверях, заложив руку за руку и стал ждать. Баланда пресная, без соли, это даже очень хорошо. Соль и сахар – два белых врага человечества. А соль – особенно! Ее нельзя есть «просветленным».
Он перестал солить еду со времени «Посвящения». И если доводилось пожрать у кого-нибудь из знакомых, он всегда отодвигал ее подальше от себя. Дома у него ее не осталось ни одной крупинки. Даже для корешей, ни хрена не смыслящих в обычаях.
Какой-то необычный привкус у этой баланды. И компот безвкусный, но сойдет. Значит, больничка не зоновская. Вертухай тогда был бы в сером или синем. А компот на зоне даже в больничке не подают.
«Охра» дождался, пока закончится принятие пищи. Он скинул всю пустую посуду в деревянный ящик, который стоял за его спиной. За все время он ни разу не повернулся спиной. Перед тем, как уйти, он показал на таблетки.
На жест в форме загнутого локтя он достал из-за пояса резиновую дубинку и стукнул ей пару раз по своей ладони. Этот аргумент подействовал. Их пришлось выпить.
Никто из них двоих за все время трапезы не произнес ни единого слова. Все было ясно и так. Он забрал посуду и ушел.
Через полчаса дверь опять открылась. На пороге появилась полная баба лет сорока, тоже в белом халате. За ее спиной на стреме застыл все тот же амбал.
Баба приказала на неплохом русском, но с характерным акцентом:
– Примите эти таблетки! Очень хорошо! А теперь ложитесь на живот и приспустите пижаму. Сегодня вы такой спокойный. Питание идет вам нам пользу. Это очень хорошо!
Она протерла место укола спиртом. Он почувствовал, как игла входит в ягодицу. Сначала невыносимая боль, но затем приятная расслабуха, как после промедола.
Теперь понятно, почему задница так ноет. Хорошо. Значит, не «отпетушили».
Баба эта, хотя ей уже за сорок, потянет, за неимением лучшего. Только привычной эрекции при этих мыслях он не почувствовал. «Раньше только сиськи увижу, сразу в боевую готовность! Наверняка напичкали какой-то дрянью».
Вертухай стоит и глазеет. «Ты что, мужской жопы не видел? Или интересуешься?»
Медсестра приказала подержать тампон еще пять минут и что-то сказала вертухаю. Два слова были понятны без перевода: «доктор» и «магнит».
Вертухай подождал, пока медсестра соберет все свои инструменты.
«Козлы, падлы, уроды! Когда откинусь, даже через десять лет, всех найду и порежу на ремни. А сестричка наверняка будет уже старой. Ничего, трахну и такую! А потом „розочку“ разбитой бутылкой на животе вырежу!»