Гринслейд встал и натянул плащ.
– Меня ждут пациенты, я буду занят до позднего вечера. Конечно, я постараюсь, но предупреждаю: у меня нет не то что надежды – даже намека на нее. Такие вещи не происходят по желанию. Сегодня я, пожалуй, переночую у вас в усадьбе. Сколько времени ты мне дашь?
– Два дня. В пятницу утром я еду в Лондон. Тебе обязательно надо погостить у нас, Мэри давно настаивает.
На лугу блеяли ягнята, из открытого окна доносился грохот выезжающих на дорогу тяжело нагруженных телег. Гринслейд поморщился и рассмеялся.
– Неприятный контраст с сельской идиллией, верно, Дик? Но ты должен помнить, что я во всем на твоей стороне. А пока давай расставим точки над «i», потому что меня ждут серьезные исследования. Я назвал три объекта. Слепая старуха за прялкой на западе Северного нагорья, сарай на саэтере и еврейскую антикварную лавку. Вторая тройка: слепая пряха под мировым древом, нечто вроде саэтера и сеятель в полях Эдема. Господи, что за бред! Две пары как будто тождественны, но третья выглядит совершенно безнадежно… Что ж, придется нарушить правило и прихватить с собой трубку – дело требует табака.
Весь остаток дня я был занят: писал письма и отдавал распоряжения по дому, потому что собирался покинуть его как минимум на месяц. Странно, но я не чувствовал ни тревоги, ни какого-то особого волнения. Это придет позже. А втайне я все-таки надеялся на вмешательство провидения в лице старины Тома Гринслейда. Я доверял своему внутреннему голосу, а тот твердил, что в его словах было нечто большее, чем совпадение, и, если повезет, там и отыщется решение нашей загадки.
Гринслейд явился около семи. Выглядел он угрюмым и озабоченным, за обедом почти ничего не ел, а позже, когда мы с ним расположились в библиотеке, принялся молча просматривать объявления в «Таймс».
Я все же спросил: «Как успехи?» Он оторвался от газеты, на его лице было выражение полной безнадежности.
– Никогда не занимался столь бессмысленной работой, – махнул рукой док. – Полный ноль, к тому же, я начинаю понимать, что двигаюсь не в ту сторону. Я пытался мысленно воскресить воспоминания, но, как я и говорил, такие вещи достигаются не собственными усилиями и даже не молитвой и постом. Тем не менее, мне пришло в голову, что можно чего-нибудь добиться, изучив различия между тремя парами. Это известный прием индуктивной логики – порой отличия значат больше, чем сходство. Вот я и занялся оппозициями «мировое древо» – «западная часть Северного нагорья» и «поля Эдема» – «антикварный магазин». Все впустую! Только нажил жуткую головную боль и едва не отправил на тот свет парочку пациентов. Это бесполезно, Дик, но я буду стараться в течение всего времени, которое ты мне дал. А пока дам мозгу отдохнуть – вдруг на него снизойдет благодать. Впрочем, у меня есть две идеи. Во-первых, не думаю, что я действительно сказал «запад Северного нагорья».
– Я абсолютно уверен, что это твои слова. Если ты говорил не это, то что?
– Провалиться мне на этом месте, если я знаю. Но уверен: я сказал что-то другое. Не знаю, как это точно объяснить, но те или иные вещи в голове окружает особая атмосфера, и это самое нагорье как-то не вписывается в нее. Другой тон, если можно так выразиться. Во-вторых, что-то смутно подсказывает мне, что если эти образы действительно у меня в голове, то они как-то связаны с мелодией какого-то духовного гимна. Не знаю, какого именно, и вообще это ощущение крайне туманно, но скажу прямо: если удастся выяснить, что это за мелодия, я смогу кое-что вспомнить.
– Ты решил прекратить думать?
– Категорически. Я всего лишь эолова арфа, на которой может сыграть любой ветерок. Понимаешь, если я услышал об этих образах где-то на стороне, мне не найти к ним рационального ключа, поскольку они не были частью повседневной работы моего мозга. Единственная надежда, что мне подвернется что-то материальное. Соединившись с этими строками, оно воскресит в моей памяти обстоятельства, при которых я их впервые услышал. Понимаешь, к чему я клоню, Дик? Мысль здесь не помощник, поскольку наша проблема не имеет отношения к разуму, зато какое-нибудь физическое ощущение – запах, звук, зримый образ – может послужить толчком. Не знаю, галлюцинация это или нет, но меня все равно не покидает чувство, что все три образа, которые я, как мне казалось, придумал самостоятельно, каким-то фантастическим образом связаны с музыкой духовного гимна.
Док рано отправился спать, а я почти до полуночи писал письма. Когда я уже поднимался в спальню, меня вдруг охватило ощущение бессмысленности наших усилий. В ту минуту мне показалось полной бессмыслицей копаться в мелочных и никому не нужных подробностях, когда над заложниками нависла огромная и неумолимая, как готовая обрушиться скала, трагедия. Лишь напомнив себе, что мелочи сплошь и рядом имеют решающее значение, я заглушил упреки совести.