Домой Гринслейд вернулся летом 1914 года, рассчитывая заняться кое-какими исследованиями в лаборатории, но началась война, и он отправился во Францию в качестве офицера медицинской службы в составе добровольческого батальона. Конечно же, он не избежал ранения, провел какое-то время в госпиталях, после чего поехал в Месопотамию, где и пребывал до Рождества 1918 года, занимаясь своим делом, но при этом умудряясь то и дело попадать в самые различные истории. В частности, он побывал в Баку вместе с Денстервилем[4] и даже добрался до Ташкента, где большевики две недели продержали его в бане, переоборудованной в тюрьму. Во время войны он переболел всеми мыслимыми хворями, так как повсюду лез на рожон, но ничто не смогло сокрушить его железное здоровье. Он не раз говорил мне, что сердце, легкие и артериальное давление у него, как у двадцатилетнего юнца, хотя к тому времени ему уже перевалило за сорок.
Однако после окончания войны док Гринслейд угомонился и возжелал безмятежной жизни. Оттого и купил практику в самом уединенном зеленом уголке Англии. Объяснял он этот поступок теми же побуждениями, какие во времена бурного Средневековья заставляли людей удаляться в монастырь: он искал тишины и покоя, чтобы позаботиться о собственной душе. Тишину он обрел, но покой – едва ли, ибо я никогда еще не видел, чтобы сельский врач отдавался своему делу с таким рвением. Он навещал пациентов три раза на дню, и порой чуть свет уже спешил к какой-нибудь цыганке, чтобы принять роды. Вот каким человеком он был; помимо того, что в медицинских кругах его считали первоклассным специалистом в своей области. И несмотря на беспрестанные хлопоты, док умудрялся следить за всеми новейшими достижениями медицины. Впрочем, врачебное дело было лишь частью его бесчисленных увлечений и интересов. Мне никогда еще не доводилось встречать человека с таким ненасытным любопытством ко всему на свете.
Жил Том Гринслейд на ферме, расположенной милях в четырех от нас. Там он занимал две комнаты, доверху набитых книгами. Полагаю, его библиотека насчитывала несколько тысяч томов. День напролет, а часто и добрую часть вечера и ночи, он объезжал пациентов на своем маленьком прогулочном автомобиле, и все же, наведываясь к нам после двух дюжин визитов, он неизменно оставался бодр и полон энергии, словно только что встал с постели, хорошо выспавшись. С ним можно было беседовать на любые темы – птицы, животные, растения, книжные новинки, политика, религия, – только не о нем самом. Лучшего собеседника трудно было представить: помимо остроты ума и начитанности у него был просто замечательный характер, чистое золото. Если б не он, я бы в этой глуши точно пустил корни и отрастил побеги, ибо питаю врожденную склонность к одеревенению. Мэри одобряла нашу дружбу, а Питер Джон его просто обожал.
В тот вечер у дока было великолепное настроение, и в кои-то веки он коснулся своего прошлого. Речь зашла о людях, с которыми ему хотелось бы увидеться снова: об ирландце с испанской кровью, владельце поместья на севере Аргентины, который нанимал в пастухи диких горцев и каждое воскресенье устраивал между ними кулачные бои, после чего выходил один на один с победителем и неизменно отправлял его в нокаут; о шотландце, негоцианте из Ханькоу, который подался в буддисты, стал монахом и читал молитвы на китайском и санскрите с отчетливым акцентом уроженца Глазго; но прежде всего – об одном малайском пирате, который, по выражению дока, был истинным святым Франциском в обращении с животными, но сущим Нероном со своими сородичами-людьми.
Затем разговор зашел о Центральной Азии, и Гринслейд заметил, что если когда-нибудь снова покинет Англию, то непременно отправится в эти края, так как именно туда стекается самое отъявленное отребье со всего света. По его мнению, в конце концов в тех краях должно случиться что-то очень необычное.
«Вы только подумайте! – в конце концов воскликнул он. – В городах с такими поистине сказочными названиями и невероятным прошлым, как Бухара или Самарканд, власть захватили какие-то жалкие банды коммунистов! Так не может продолжаться вечно. В один прекрасный день водоворот истории породит нового Чингисхана или Тимура. В Европе царит сущий бедлам, но Азия – это первозданный хаос».
4
Денстервиль, Лионель – британский военачальник, генерал-майор. Возглавляемый им экспедиционный корпус вступил в Баку в августе 1918 года.