– Ну, уж нет, мне больше по вкусу строгие факты.
– Но, черт возьми, дружище, факты давно перестали быть строгими. Я бы мог вам рассказать… – Он осекся, и я уже решил, что сейчас услышу какую-нибудь занимательную историю, но док, очевидно, передумал. – Возьми, к примеру, всю эту свистопляску вокруг психоанализа. В этой идее нет ничего нового, но люди упорно возятся с ней, выставляя себя при этом полными болванами. Ужасно, когда научная истина оказывается в руках слабоумных. Однако подсознание существует, это факт. Точно такой же, как существование легких, сердца и сосудов.
– Лично я не верю, что у Дика есть какое-то там подсознание, – насмешливо вставила Мэри.
– Есть, разумеется. Но люди, которые живут такой жизнью, как вы, поддерживают в своей душе порядок и дисциплину – они, как говорится, постоянно начеку, – и подсознание редко получает возможность проявиться. Но готов держать пари: если Дик вдруг задумается о своей душе (чего он никогда не делает), то обнаружит там немало странного… Взять, к примеру, меня…
Гринслейд повернулся так, что я увидел его прозрачные глаза и острые скулы, подчеркнутые отблесками пламени в камине, и продолжал:
– Мы с тобой, Дик, более-менее одной породы, но я-то давно понял, что обладаю чрезвычайно любопытными качествами. У меня отменная память и хорошо развита наблюдательность, но все это ничто по сравнению с моим подсознанием. Вот тебе любое рядовое событие из тех, что происходят в течение дня. Я вижу и слышу примерно двадцатую часть, а запоминаю примерно сотую из всего, что разворачивается передо мной, – если, конечно, что-нибудь необычное не вызовет у меня особый интерес. А тем временем мое подсознание видит, слышит и запоминает практически все! Однако я не могу пользоваться этой памятью в полной мере, так как не знаю, что в ней хранится, и не умею ее пробуждать по собственному желанию. Лишь время от времени происходит нечто, открывающее краник подсознания, и оттуда начинает течь тоненькая струйка. Порой я вспоминаю имена, которых, как мне кажется, никогда не слышал, или какие-то мелкие происшествия и детали, которые никогда сознательно не замечал. Вы скажете: игра воображения. Но это не воображение, поскольку все, что выдает на-гора эта скрытая память, точно соответствует действительности, я не раз проверял. И если бы я нашел способ открывать этот краник, когда мне это требуется, я бы стал жутко смышленым парнем. А заодно и величайшим ученым нашего времени, так как в ходе исследований и экспериментов вся сложность состоит в том, что обычный мозг наблюдает недостаточно пристально и запоминает результаты и нюансы не вполне точно.
– Хм, любопытно, – заметил я. – Не стану утверждать, что никогда не замечал за собой чего-то подобного, но какое это имеет отношение к тому безумию, которое, по твоим словам, охватывает мир?
– Все очень просто. У обычного человека перегородка между сознанием и подсознанием всегда оставалась очень прочной, но сейчас, при всеобщем развинчивании гаек, она изрядно сдала, и два мира начали взаимодействовать. Это похоже на два сосуда с разными жидкостями, стенка между которыми прохудилась, а жидкости начали перемешиваться. Возникает путаница, а в тех случаях, когда жидкости обладают соответствующими свойствами, может произойти взрыв. Вот почему я утверждаю, что психологии большинства цивилизованных людей больше не существует в чистом виде. На ней оставляет свой отпечаток нечто, поднимающееся из самых первобытных глубин.
– С этим я не спорю, – согласился я. – Наша цивилизация истощила себя, и лично я совсем не против, чтобы в ней присутствовало побольше варварства. Я хочу, чтобы мир стал проще.
– В таком случае, варварства тебе не видать, как собственных ушей. – Гринслейд перевел взгляд на Мэри. – Жизнь в цивилизованном обществе гораздо проще первобытной жизни. История человечества – это беспрерывные попытки ввести четкие определения, понятные всем правила мышления, нормы поведения и твердые законы, на основании которых мы могли бы жить. Все они – порождение сознания. Подсознание – вещь первозданная, не подчиняющаяся никаким законам. Его вторжение в повседневную жизнь будет иметь два важнейших последствия. Мы столкнемся с ослаблением способности логически рассуждать – а ведь именно это сближает людей со Всевышним, и наверняка утратим всякий контроль над собой.