— Ой, Галя чует моё сердце, боком выйдет мне эта ревизия! — застонал Карп. — Опять, наверное, кто-то из «Потребсоюза» на меня анонимку накатал! Не зря проверяющий из самой столицы прибыл. Сейчас с этим ой как строго, каждый «сигнал» проверяется.
Жена ничего не сказала, только погладила мужа по седеющим волосам, а про себя подумала: «Зинка уже взрослая, в случае чего младшенькую я сама подниму, худо-бедно гроши имеются. Господь не оставит нас»!
На следующее утро Карп, несмотря на тёплую погоду, надел парадный синий костюм, купленный им в Киеве ещё до…, в общем, давно купленный, и отправился в местную гостиницу встречать ревизора-москаля. Ревизор оказался совсем молодым парнем с приветливым лицом и модной городской стрижкой.
— Ой, який хлопец гарный! [5] — всплеснула руками повариха Поля, как только Карп с ревизором переступили порог местного общепита.
— Нашим парубкам [6] не чета. Одно слово — городской!
Ревизор от предложения Карпа позавтракать тактично отказался. Карп вздохнул и велел поварихам водку прятать обратно в подпол.
Заняв кабинет Карпа, молодой аудитор разложил на столе документы и сноровисто стал сверять цифры, отчего на душе у Карпа стало совсем плохо, даже хуже, чем в тот день, когда Галя застала его без штанов в подсобке с молоденькой посудомойкой Катей.
Катю пришлось уволить, царапины на лице зажили, но чувство стыда и беспомощности в душе заведующего столовой так и осталось.
К полудню Карп не выдержал, и, войдя в свой кабинет, всплеснул руками и отеческим тоном произнёс: «Николай Гаврилович! Да разве так можно! Уже час, как борщ простаивает. Так ведь и язву заработать можно! Оставьте Вы эти бумажки хоть на час, никуда они не денутся! Себя не жалеете, так хоть честь мою пожалейте, что обо мне люди скажут»!
— А что люди скажут? — не сразу понял, о чём идёт речь ревизор.
— Скажут, что старый Карп уморил гостя голодом! Позор будет до самого Киева!
— Ах, вы насчёт обеда, — улыбнулся юноша. — Время обеденное, отчего же не перекусить.
— Вот и славненько! — засуетился Карп. — Василиса, Полина, тащите на стол всё, что есть в печи. Да куда ты водку тащишь? — зашипел Карп на повариху. — Давай нашей горилки, двойной перегонки, на перчике настоянной. После неё никакая работа на ум не пойдёт. Живо, чтобы одна нога здесь, а другая.… Да бог с тобой, Поля! Я сейчас не об этом! Никто тебя сегодня ноги раздвигать не просит, не тот случай. Швыдче [7] говорю, швыдче!
О дальнейшей работе в этот день Николай Гаврилович действительно забыл, но виной тому была не местная самогонка. Когда они с Карпом уселись за щедро накрытый стол и зав. столовой налил в гранёные «сталинские» рюмки первые сто грамм «для аппетита», в обеденный зал с подносом в руках павой вплыла Зинаида.
— Кушайте на здоровье! — медовым голосом произнесла дивчина, и, качнув спрятанным под расшитой национальным орнаментом блузкой своим женским богатством, поставила перед гостем тарелку наваристого борща.
Николай Гаврилович невольно отследил это фривольное движение девичьей плоти, да так и застыл с ложкой в руке. А когда поднял глаза и столкнулся с васильковым взглядом подавальщицы, понял, что из этой командировки он один ни за что не уедет.
— Сметанки, пожалуйста! — ворковала Зинаида, и сама положила гостю в тарелку полную ложку густой, уже близкой по своей консистенции к маслу, сметаны.
— Чтоб я сдох! — мысленно произнёс Николай Гаврилович и машинально опрокинул в себя до краёв наполненную рюмку. — Это наваждение какое-то! Таких женщин не бывает!
После сытного обеда ревизор выразил желание побеседовать с персоналом столовой.
— А это завсегда, пожалуйста! Вам кого позвать, повариху Полину или посудомойку бабу Нюру? — с невинным видом осведомился Карп. Николай Гаврилович, почему-то краснея, попросил пригласить Зинаиду.
— Зина, доченька! Иди, расскажи товарищу, как мы клиентов обслуживаем.
При слове «дочка» Николай Гаврилович невольно дёрнулся и вопросительно уставился на заведующего.
— Это моя старшенькая, — пояснил Карп. — Вы не поверите, но всё, что у меня в этой жизни есть — так это дети! — слезливо произнёс отец семейства, но дальше развить щемящий душу монолог не успел, так как в кабинет с опущенными ресницами и показным смиреньем вошла Зинаида.
С этого самого дня Николай Гаврилович напрочь забросил документы, и всё рабочее время проводил в беседах с подавальщицей, прерываясь только на дегустацию блюд проверяемого им «объекта».