Не, пускай Дэн идет.
У меня тут мясо и енот, который уже тянет лапы к крышечке и…
— Сенека, имей совесть! — я возмутилась, выдернула из-под самого черного носа последний горшочек и торопливо засунула его к остальным в духовку. — Я пять минут назад тебе целую варенную курицу дала!
Енот, сидя на задних лапах и поджимая передние, скромно потупился.
— Что, все съел?!
Я ахнула и перевела ошарашенный взгляд на его миску с водой.
Пустую.
— Ты пустишь меня по миру, проглот хвостатый!
Сенечка фыркнула, а в кухню заглянул Дэн, поправил очки и непривычно растерянно проговорил:
— Варь, к тебе там пришли.
Будь на дворе тридцать седьмой год, решила б, что чекисты, а так только передала Сенечку Дэну на ручку, как эстафету, и пошла узнавать кто по мою душу явился.
Честное слово, лучше б чекисты!
Но жизнь — увы и ах! — ко мне немилосердна…
В дверях светился от радости Вениамин собственной персоны.
При параде.
С букетом розовых роз.
Весь мой богатый словарный запас при взгляде на эту картину испарился как-то враз и оставил гулкую пустоту в моей голове с нервным смехом и некстати выползшими из глубин памяти воспоминаниями.
Вениамин, решив на второй недели учебы и знакомства, что я его судьба, принялся за активную деятельность по обретению судьбы и достижению цели, то есть меня.
Девиз: «Вижу цель — не вижу препятствий» был его руководством к действию. В прямом смысле. Препятствия он не видел никаких и никогда.
Контрольная по старославянскому, когда все активно переводят и выискивают глаголы? Пфф, фигня! Ради пятиминутного выступления двух музыкантов из ближайшего перехода — приглашения на свидание должно ведь быть эффектным? — все отвлекутся, проникнутся, умилятся, а главное Варечка согласится.
Варечка была согласна только зафитилить в него туфлей с пятнадцатисантиметровым стальным каблуком, ибо в деканат вызвали обоих и сделанную, если не идеально, то почти, МОЮ контрольную аннулировали тоже.
Или был еще выдающийся случай.
Канун 8 марта. Тюльпаны, открытки, страдальцы-мужчины и небольшой концерт внутри нашего дорогого исторического факультета.
Быстро сооруженная сцена в одной из больших аудиторий и занавес-штора к ней. Все в приподнятом настроении (сокращенный день и впереди праздник!) ждут, смеются, мужская часть коллектива нервно-взволнованно готовится.
Первым с торжественно-открывающей речью выступает наш декан. Шторы-занавесы отъезжают, мы лицезрим вышедшего родного декана и красивую надпись на розовом фоне с сердечками за его спиной на всю стену… «Варенька, я тебя люблю!!!»
Можно не говорить, что остальные как-то не очень были рады широкому жесту пылкого влюбленного? Да и на меня, пытавшуюся слиться со стеной и вообще не Варенька я, тоже окидывали взглядами далекими от радушных.
И раз зашла речь о подвигах Вени, то опишу и самого Веню.
Скажу сразу, на всем нашем курсе истфака он был известен как грустный Карлсон. Кто такой добрый, спросите вы, и креативный? Эта страница истории всегда останется покрыта мраком, отвечу вам я и ни за что не признаюсь, что первой в порыве ярости Карлсоном его назвала я.
Ну а грустный добавил кто-то из народа, ибо грустным Венечки ходить до скончания века или смены своей судьбы, потому что я точно не она.
Так вот Карлсон — по мнению всех — довольно меткая характеристика, ибо Веня у нас метр с кепкой, на голове у него рыжевато-морковная шевелюра и он «в меру упитанный мужчина».
Со мной он обычно разговаривает, не поднимая глаз выше моей груди, заикается и краснеет, заливаясь пятнами.
И последнее, почти год назад, когда я начала встречаться с Вадиком, Веня отчаянно заявил, что он подождет пока я одумаюсь и уйду к нему, потому что именно он, а не Вадик, любовь всей моей жизни.
Я тогда только насмешливо покивала, убеждать и спорить было бесполезно, а сейчас вспомнила и едва не расхохоталась.
Истерично.
Чертов дневник!
Молодец, Варвара Алексеевна, захотела встретить любовь всей своей жизни?! Так получи и расписаться не забудь.
«Любовь всей твоей жизни» каким-то образом нашла тебя сама, объявилась на пороге и теперь мнется в парадном оранжевом пиджаке, рубашке в цветочек и с милой фиолетовой бабочкой.
И я поняла почему даже вечно мрачно-невозмутимый Дэн проникся и изумился. Когда такое чудо объявляется на твоем пороге, остаться равнодушным нельзя.
Да.
— Вассерман, ты что здесь делаешь? — не скрывая изумления и без особой радости, скорее мрачно в духе Дэна, поинтересовалась я.
— Варя, я все знаю! — патетично, будто только и ждал моего вопроса, воскликнул Веня и рухнул на колени.
Вздрогнули и я, и пол.
Пол от тяжести, а я…
Не, ну ни за что не поверю, что только у меня есть пара косяков, кои промелькнули сразу после этой фразы.
Все после «я все знаю» вздрагивают, вспоминают, что именно какая-то сволочь может знать и откуда, а потом быстренько прикидывают, где лучше прикопать труп этого слишком знающего.
Так что повод вздрогнуть был и у меня.
Спрашивать, что ж ты, солнце рыжее, знаешь, я не стала. Сложив руки на груди, стояла и ждала продолжение речи артиста погорелого театра.
Из кухни на шум с бананом в руке выглянул Дэн, на штанине у него повис Сенечка. Енот, имея на редкость целеустремленный вид, пытался вскарабкаться повыше, жадно тянул лапы к банану и тихо возмущенно фыркал-сопел.
— Что, Канатчикова дача начала давать гастроли? — с интересом глядя на павшего ниц Вениамина, хмыкнул Дэн.
Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.
Веня же поднял голову, с ужасом уставился на Дэна и трагически провыл, вопрошая:
— Кто, Варечка? Кто это? — пошел на понижение до страшного шепота и… — На кого ты меня променяла в этот раз?!
Дэн поперхнулся.
Сенека замер, забыв на миг о банане, что уже был пару раз надкушен.
— Я знаю, что тебя бросил тот гадкий человек, которого ты предпочла мне тогда, — продолжил трагедию в духе Шекспира Вениамин Вассерман, по которому, судя по скрытым талантам, должны рыдать все театры начиная с Большого. — Но теперь обжегшись и зная, что я всегда и все для тебя, ты снова выбираешь не меня! Почему, почему, Варя?! Ведь я люблю тебя! Боже, только ты знаешь, как сильно я ее люблю!
Веня закатил глаза к потолку.
Зря, бога там точно нет.
И почему только боже?! Весь родной истфак тоже в курсе, и Ромка с Милкой, а теперь еще и Дэн с Сенечкой знают.
На последних я и покосилась, помахав за спиной рукой, мол, валите отсюда.
Конечно, они меня сразу послушали.
Да-а-а, в моих мечтах.
В жизни эти двое меня нагло проигнорировали и продолжили с любопытством наблюдать за страдальческим монологом влюбленного. К тому же Сенечка, что таки добрался до банана и ручек, с Дэном от этого самого банана откусывали попеременно.
И глядя на все это хотелось то ли заорать, то ли захохотать.
Кажется, на Канатчикову дачу поеду первой я.
— Варенька, я говорил с мамой, — Веня, не вставая с колен и выставив перед собой букет, пополз в мою сторону, — она согласна, что ты переедешь к нам. Она приняла мой выбор!
Ну как так-то, Соломония Яковлевна?! Наша с вами хоть и единственная, но незабываемая встреча у дверей института успокоила меня, что вы будете стоят до последнего, умрете, но золотце свое в мои алчные руки не отдадите!
Я ведь поверила, а вы…
Нельзя так жестоко подставлять людей!
— …мама поняла, что я сильно тебя люблю, когда я две недели отказывался кушать ее тейглах[1]! — Веня признался с гордостью.
Дэн скептически хмыкнул… почему-то над самым ухом, щекоча кожу, и едва слышно поинтересовался:
— Помочь или как?
— Или как, — также тихо пробормотала я, — уйдите лучше.
Дэн не ответил сразу, и пока он молчал, Веня замер у моих ног и, вскинув вверх руку с букетом, закончил.
— … и теперь я жду только твоего ответа, Варенька. Ты переедешь к нам с мамой и будешь моей девушкой?
Вопрос повис во враз наступившей тишине, потонул в ней, а я неловко качнулась назад, почти падая на руки Дэна.