Он удержал и за плечи приобнял, а потом отодвинул в сторону и, шагнув к Вене, присел около него.
— Слушай, кончай комедию играть, — как-то проникновенно-угрожающе и тихо произнес мой сосед, — Варя никуда не переедет и девушкой твоей не будет.
— Почему это? Чем ты лучше меня?
— Ничем, просто она УЖЕ моя девушка и я тебе ее не отдам.
Вениамин гордо удалился вместе с букетом и… моим хорошим настроением.
А к шести вечера снова начался дождь, затянуло все небо низкими серыми тучами, потемнело враз, и я окончательно впала в тоску и меланхолию.
Не люблю дождь.
И Веню, после которого настроение стабильно в минус.
Еще сосед удивил.
Можно сказать защитил, ответил за меня, когда я не могла сказать ни единого слова. И думается, что Владик ни разу так не поступал. Он презрительно кривился, издевательски смеялся, но никогда мне не помогал.
И надо сказать спасибо, соседу, но Дэн после дневного демарша закрылся в комнате и учил свою биологию, а на пойти постучать и сказать у меня сил нет.
Завтра скажу.
А сегодня гора подушек у открытого балкона, миска попкорна, ноутбук, дремлющий Сенечка под боком и телефон в руках. Я звоню Милке, которая благополучно не отвечает и не выводит из меланхолии, не соглашается с тем, что Веня полный придурок, а я не полная дрянь, игнорирующая порывы большой, светлой.
Надоев слушать гудки, откладываю телефон и придвигаю ноут.
Значит-с, Варвара Алексеевна, будем сами справляться, фильмами. Старыми, любимыми, проверенными не одной депрессией.
Имитатор с Уивер, Игра с Дугласом и Пенном или Сердцеедки снова с Уивер?
Как в детстве, эники-беники ели вареники…
Выходит Игра.
Десять минут фильма и в комнату со стуком заглядывает Дэн.
— Что?
Сенечка, в наглую перебравшийся мне на живот, лениво приподнимает голову.
Дэн ж неожиданно спрашивает:
— С тобой можно?
Я пожимаю плечами, но пододвигаюсь и спрашиваю:
— Игру с Дугласом смотрел?
— Нет.
Он подходит, хмыкает, глядя на стоящий на кухонной табуретке ноут, и садится рядом.
— А как же биология?
Спрашиваю, когда Николас ван Ортон-Дуглас прощается с женой, и кошусь на Дэна.
И ему незачем знать, что я рада его приходу, тому, что я не одна. Это ведь очень важно, чтобы было с кем разделить тоскливый вечер и паршивое настроение.
— Достала, там экология одна осталась, — даже при свете одного ноута видно, как он болезненно морщится. — Надо отдохнуть.
— Тогда отдохни, — я соглашаюсь и перематываю на самое начало. — Смотри, я все равно сто раз видела и еще раз меня не утомит. Тут финал классный, ни за что не догадаешься! Но смотреть надо внимательно и с начала…
Оказывается, с Дэном смотреть кино весело и забавно.
Мы спорим, постоянно останавливаем, делаем предположения что будет дальше и… совершенно не смущает, что я все это уже видела и знаю.
Мы первый раз за все недельное наше знакомство общаемся, говорим что-то большее привет-пока-ужин-обед-в-холодильнике-меня-сегодня-не-будет.
И… я не помню, когда засыпаю, только продолжает разговаривать ноутбук голосом Дугласа, а голова опускается на твердое, но теплое плечо.
[1] Тейглах (шарики в меду) — вид печенья, популярное в еврейской кухне. Представляет собой изделие из теста для хвороста, приготовленное в сахарном сиропе.
8 июня
— Варя?
— М-м-м?
— Варвара, вы меня слышите?
— Угу.
Глаза разлепляются неохотно, и тут же по ним бьет яркий солнечный свет.
Еще птички мерзопакостно чирикают за окном и ветер пахнет летом и прохладой, утренней, а около уха тихо храпят и шее очень жарко и щекотно.
Сколько вообще времени?
Я пытаюсь сесть, сообразить, что происходит, спихнуть в конец обнаглевшего и потолстевшего — диета ждет тебя, поганец! — Сенечку, распутаться в не пойми откуда взявшемся пледе, соотнести знакомый голос с именем, которое тоже вроде знакомое, но в памяти не всплывает, и при этом всем поддержать разговор бодро-задорным голосом, ибо ну как я могу спать в…в…
Да, а собственно, сколько сейчас?!
— Варя, простите, что звоню в столь неурочное время…
Я наконец-то сажусь, выбираюсь из-под пледа, тут же мерзну и провожу руками по лицу.
В голове щелкает и знакомый голос соединяется с именем, точнее сначала выныривает фамилия.
Гордеев.
— …надеюсь, что я вас не разбудил…
Ноутбук включается медленно, загорается и я вижу привычную заставку с белыми цифрами в углу, что показывают 5:27.
Я подавилась зевком.
Полшестого утра?!
Он надеется, что не разбудил меня в полшестого утра?!
— …хотя скорей всего, вы еще спали.
Какой догадливый!
Ответить ласково-убийственно «ну что вы, Ярослав, я давно встала, Алексей Михайлович[1] мой кумир!» хотелось сильно, но боюсь мой исторический сарказм оценен и понят не будет, поэтому я сказала другое:
— Что-то случилось, Ярослав?
Честно, зубами я скрипела только мысленно!
Материлась тоже.
— Я улетаю в Берлин на две недели, — проговорил Гордеев и мне даже почудилось в его голосе извинения, — перед вылетом… захотелось услышать ваш голос…
Злобный и охрипший со сна?!
Правда, это было б мило, не будь на часах пять тридцать!
Злая, но проснувшаяся я только сейчас различаю на заднем плане гул и шум, что так свойствен аэропортом.
Счастливого полета, пташка ранняя!
— По работе летите? — почти спокойно спрашиваю, ибо от обоюдного молчания начала чувствовать себя глупо и неловко.
— Да, планируем подписать контракт с немцами, — Гордеев зевнул. — Извините.
Подозрения, что принцип «не спишь сам — не давай другим» люблю не только я, появились сами и исчезать никак не хотели.
— Ничего.
Действительно, ничего, поскольку зевнула сама.
— Все-таки я вас разбудил.
— Да.
— Извините.
— Извиню, — я снова зевнула, — часам к двенадцати.
Гордеев тихо рассмеялся:
— Варвара, вы все же очаровательны.
Ну-ну, ты меня просто с утра и без косметики не видел во время сессии.
Впрочем, я и сама улыбнулась.
Почему-то на Гордеева злиться долго не получалось.
— В качестве извинений что привезти?
— Мне?! — я растерялась.
— Да, вам, Варя, — в голосе Гордеева послышалась улыбка.
А у меня перед глазами раскатался на всю комнату свиток — ну как в мультиках, знаете? — и замелькали перед глазами соборы и дворцы, да там один Музейный остров чего стоит!
А Берлинский зоопарк со слоновьими воротами!
— Фотокарточку рейхстага, — в итоге буркнула я.
И вакцину от зависти.
Гордеев помолчал, а потом скорее утвердил, чем спросил:
— Сердитесь?
Он издевается, да?
Конечно, я сержусь!
Мало того, что разбудили, так еще и сообщили, что кто-то сваливает в Берлин со всеми его достопримечательностями и красотами, а кто-то остается в нашем родном и любимом городе, где каждое относительно исторически ценное сооружение и каждый музей изучен вдоль и поперек.
— Нет, не сержусь. Ярослав, мне ничего не надо привозить.
— Хорошо, — его голос превратился в обиженный лед. — Я вас понял, Варя. Объявили посадку…
— Я поняла, удачного полета и мягкой посадки.
— Спасибо… Варя?
Я уже отключаюсь, но замираю в последний миг и спрашиваю:
— Да?
— Не исчезай из моей жизни.
Уснуть я больше не смогла, поэтому проснувшегося Дэна ждала овсянка и сырники. На кашу он брезгливо поморщился и отодвинул, а сырники, всю тарелку, придвинул к себе.
— Сначала каша, — я мстительно улыбнулась улыбкой тирана, — будущий врач должен знать о правильном питание и пользе овсянки.
Тарелка сырников уехала обратно на середину стола, а каша была водружена ему под нос.
— Кушай и наслаждайся.
— Варвара, ты не Варвара, а жестокий варвар, — печально констатировал Дэн.