— Знаю, — безмятежно улыбнулся жестокий варвар.
Ну что я могу сделать, если овсянку в отличие от многих любила всегда?
Вообще считаю, что в садике меня недолюбливали именно из-за этого, а не потому, что, как утверждает мама, я отбирала куклы у девчонок, постоянно дралась с мальчишками и не давала никому спать в тихий час.
Неожиданный телефонный звонок заставил вздрогнуть, а высветившийся номер и слово «Геродот» побледнеть и перестать улыбаться.
Из-за стола я встала поспешно и в свою комнату ушла, не обращая внимание на удивленный взгляд соседа.
Геродот.
Отец истории.
Тот, кто звонил, для меня тоже был отцом истории, моим старшим наставником, советчиком, а еще он был куратором моей группы и профессором в нашем универе.
Я долго медлила прежде, чем ответить, но…
За свои поступки надо отвечать.
— Илья Германович?
Внутри что-то ухнуло.
Будто я с разбегу спрыгнула с вышки в холодную воду реки, как было однажды в детстве. Мы искренне считали, что третьего июня после двух дней жары под тридцать вода уже теплая. Если б не Ромка, вытащивший меня за волосы, я б тогда утонула.
— Варя, здравствуй.
— Здравствуйте.
— Через час начнется экзамен. Средние века, кажется?
— Да, — в горле пересохло, похолодело все внутри.
Первый экзамен из пяти.
И если я захочу, еще есть и возможность, и шанс.
Они закроют глаза.
— Варя…
— Илья Германович, я уже все решила, — перебила решительно, пока эта самая решительность еще была.
— Варя.
— И заявление уже написала, — вот это говорю торопливо.
Боюсь, что он успеет сказать?
Переубедить?
Да, боюсь.
Потому что знаю — Геродот переубедит, разложит по полочкам всю мою глупость, и я останусь.
— Заявление не проблема, — он говорит спокойно и как-то вдумчиво, как всегда.
А я выхожу на балкон.
Мне нужен свежий воздух.
— Нет.
— Варя… — в его голосе слышится горечь.
И я сильнее сжимаю телефон.
— Илья Германович, я не могу.
— Не хочешь, — он усмехается.
Да.
Так честней.
Мочь могу, но не хочу.
— Что ж… зайди хоть со стариком попрощаться, — он тяжело вздыхает и, кажется, смиряется.
— Зайду.
Зайду, я еще не забрала академическую справку и аттестат.
Второй день Милка не отвечает на звонки и не заходит ни в какие соцсети. В общем, признаков жизни она не подает.
И на нее это непохоже, поэтому к обеду я начала волноваться, а к пяти вечера уговорила Дэна остаться с Сенекой и поехала к Милке.
Открыла она не сразу, а когда я готова была звонить Ромке, МЧС и бог знает кому еще.
— Чего долбишь? — безжизненным голосом спросила она, отступая вглубь коридора.
А я отпустила руку, прекратив давить на дверной замок, и уставилась на нее.
— Милка… — это было единственное, что я смогла выговорить, глядя на нее.
То, что стояло напротив меня, совсем не было похоже на Милку.
Нет.
Милка не такая.
Она веселая, жизнерадостная, целеустремленная, может немного циничная. Господи, она любая, но только не поникши-опустошенная и равнодушная ко всему!
У нее даже ярко-рыжее волосы потускнели и глаза из насыщенно голубых стали блеклыми.
— Милка, что случилось?! — оглядев ее, наконец выдохнула я и закрыла за собой дверь.
— Юрка ушел.
— Куда ушел? — я непонимающе моргнула.
Почему-то подумалось о хлебе и магазине через дорогу, в крайнем случае за углом.
Это ж Юрка, Юрец, как называл его пренебрежительно Ромка, он Милку обожает и молится на нее! Куда он мог уйти?!
Только за хлебом.
— Не знаю, он не сказал. Собрал вещи и ушел, — Милка пожала плечами и пошаркала тапками на кухню.
Я последовала за ней.
— Как?
— Ногами.
— Мил, я серьезно! — я взгромоздилась напротив нее за барную стойку.
— Я тоже, — Мила тяжело вздохнула и опустила голову на сложенные замком руки.
Тупиковый разговор.
Вздыхаю уже я и встаю, чтоб сварить кофе.
Ибо когда все плохо мы покупаем вино — обычно красное и всегда грузинское, — но, когда все хуже некуда и жизнь летит в тартарары, как сегодня, мы варим кофе.
С красным жгучем перцем и корицей.
Панацея ото всех проблем и разбитых сердец у каждого своя.
— Он сказал, что я мешаю ему развиваться и не соответствую его уровню, — проговорила Милка, когда я домалывала зерна, — что его ждет карьерный рост и будущее, а я без образования сижу в своем банке непонятно кем и это мой потолок.
Я прикусываю язык, чтоб не высказаться.
Потому что бред.
Милка умная, только на редкость упрямая и принципиальная. Решив в десятом классе поступить на клиническую психологию в наш мед, она пообещала себе этого добиться. И было бы все легко и просто, поскольку Милка экзамены сдала хорошо, лучше ее биологию только Ромка написал, но был один большой минус, дорогой минус…
На клинических психологов учили только платно и денег таких у Милы не было.
Идти учиться на что-то другое она отказалась наотрез и вместо этого пошла зарабатывать на мечту.
Поэтому за потолок в банке я лично Юрке готова врезать.
— Еще он на Канары хотел, в июле, — Мила шмыгнула носом, — билеты уже заказал, а я, видите ли, не могу и вообще в деревню собралась к Ба грядки полоть, еще его с собой посмела позвать. С этого у нас все и началось…
Ну да, в принципе понятно.
Где Канары, а где огород в деревне у Ба.
В смысле у бабушки, Анны Николаевны, которая Милку и вырастила одна. Забрала в наш родной небольшой районный город отсюда, когда Милкина мать после первого сентября первого класса уехала за лучшей, а главное свободной жизнью. С утра дочери банты вязала, а после обеда, когда Милка с приехавшей бабушкой вернулись из школы, ее уже не было, только записка и осталась.
В общем, Анне Николаевне пришлось Милку забирать с собой. Так, в нашем классе во вторую неделю сентября и появилась рыжая и веснушчатая улыбчивая девчонка, которую посадили за нами с Ромкой.
Когда же мы закончили школу и уехали покорять столицу области родной, то Анна Николаевна как раз вышла на пенсию и решила переселиться в деревню, благо там имелся дом чуть ли двухсотлетний.
Так сказать, родовое гнездо.
— Просто, Варь, он же полгода ухаживал, — подруга глядит беспомощно и растеряно, — а оказалось, что это я за ним бегала.
Чего?!
От удивления я едва не проворонила кофе и с тихим чертыханьем успела в последний момент.
Да я никогда не забуду этих ухаживаний с надписями на асфальте, милыми пылесборниками, признанием с рупором во дворе дома, охапками цветов и поездкой в Питер в июне прошлого года, где в одну из белых ночей на набережной Юрка официально предложил Милке встречаться.
— Вот же сволочь… — это, пожалуй, было единственное, что я тоже растеряно смогла ответить ей.
Милка только вздохнула и тихо заплакала.
— Слушай, а хочешь я Ромке позвоню, и он ему мозги на место вставит?
— Не хочу, — Милка улыбнулась сквозь слезы. — После этого идиота Юрке правда придется мозги вставлять и кости сращивать.
— И подумаешь, ему не повредит! — поставив перед ней кофе, я пожала плечами.
— Варька, как хорошо, что ты приехала, — шмыгая носом, проговорила она.
— Пей, давай.
Милка обхватила обеими руками кружку и посмотрела на меня поверх нее.
— А я решила документы в этом году подать.
— Значит, не все так плохо в нашей жизни?
Я улыбнулась и задавила мысли про собственный институт.
Не сегодня.
Сегодня очередь перетирать кости Юрке.
[1] Варя имеет в виду второго русского царя из династии Романовы, Алексея Михайловича, распорядок дня которого был в свое время описан исследователем старинного русского быта И.Е. Забелиным: «Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его…»
11 июня
Телефонный звонок раздается в два ночи.