Я как наяву услышала ворчание матери: «Мэйв Меррит, и когда ты только научишься думать?!»
Проходя по коридору, я увидела, как из своей комнаты вышла Виннифред Херциг. Заметив мою испачканную в угле физиономию и одежду, Виннифред разинула рот.
– Иди куда шла, Винни, занимайся своими делами.
– Не будь такой грубой, Мэйв, – сказала она вслед моей удаляющейся спине. – У меня столько же прав находиться здесь, сколько у тебя.
И вовсе я не грубая, сказала я себе. Просто не в настроении выносить испытующий взгляд крошки Винни и тысячи ее вопросов. Она не была столь мерзкой, как Тереза и ее прихлебалы, просто из тех, кто хвостом таскается за тобой и разносит сплетни, точно моровую язву. Винни обожала плести небылицы.
Я вошла в нашу спальню. Алиса, которая еще не вставала, при виде меня тревожно вскрикнула.
– Ты такая грязная! И вся в синяках, будто боксер. И это после славной ванны!
Я стянула халат, бросила его на пол, но вспомнила, что банка сардин до сих пор в кармане, и вытащила ее.
– Мисс Саламанка назначила мне еще два дня грязной работы. Что же делать с джинном? Если его найдут, все пропало!
– Положись на меня, – заявила Алиса, забирая банку. – Я спрячу ее там, где больше никто не отыщет. О, Мэйв! Прошлой ночью я все видела. И джинна, и то, что натворила Тереза. Господи, как это создание меня перепугало. – Она прикусила губу. – Мне кажется, ты немного поторопилась, Мэйв.
Я хотела взять кувшин и умыться, но вспомнила, что тот разбился вдребезги.
– Что скажут все, когда увидят Терезу и Онорию? – задумалась Алиса. – Короткие, как у мальчишек, волосы… Дрожь берет при одной мысли!
– Только не проболтайся, что это сделал джинн! – взмолилась я. – Пусть верят вранью Терезы.
– Мисс Меррит, – донесся снизу голос директрисы. – Хватит валять дурака! Ботинки всех воспитанниц должны быть отполированы до завтрака.
Пришлось еще два дня под сердитым, налитым кровью взором миссис Грубойл таскать на кухню уголь, сгребать просеянную золу в лари, чистить картошку и мыть окна. И хотя мне было запрещено разговаривать с другими воспитанницами, краем уха я все равно услышала, что сплетни о моем покушении на драгоценные косы Терезы как оспа распространились по всей школе.
Большинство девочек с огромным удовольствием гадали: как же в итоге накажут Мэйв Меррит? Возможно, медленно поджарят на вертеле? Однако несколько младших учениц, похоже, начали меня побаиваться, будто я могла в любой момент с ножницами наброситься на их волосы.
От этого становилось как-то не по себе. Потрепанная наружность только придавала мне более опасный вид. Всякий раз, когда я проходила мимо, Виннифред Херциг, нервно сжимая в руках косы, спешила от меня укрыться. Случалось это довольно часто: Виннифред была из тех, кто вечно крутится под ногами. Есть у некоторых подобный дар.
Моим родителям отправили письмо с самыми строгими предупреждениями. Ну и пусть Старуха Салли меня исключит, пусть отец меня заберет, мне-то что?
Когда я ходила выбрасывать мусор, рыжий мальчишка из переулка не единожды порывался ко мне подойти, однако я так злобно зыркала на него, что он, поколебавшись, отворачивался.
Вот и славно. Если бы гаденыш не шпионил за моим джинном и не лазил ко мне в спальню, ничего бы не случилось. Возможно, заметив мои синяки, мальчишка растерял решимость.
Прошло два дня, наступило воскресенье. Даже таким нечестивым созданиям, как я, приходилось соблюдать священный день отдыха. Я сидела в церкви, зажатая между Алисой и твердым подлокотником скамьи, и разглядывала затылки Терезы и Онории. Из-под соломенных шляпок щетинились короткие волосы натурального цвета. По крайней мере, я не заметила ничего зеленого. Чтобы скрыть отсутствие локонов, мисс Саламанка украсила шляпки свисающими черными лентами. Выглядело так, будто девочки в трауре.
Проповедь пастора все тянулась и тянулась. Холодный ветер в продуваемой насквозь часовне мешал вздремнуть. Детишки зеленщика, что сидели через проход, то и дело таращились на мой синяк, пока мать их не ущипнула. Я скорчила им рожи, малыши захихикали, и тогда мисс Гюнтерсон, наша учительница французского с тяжелым подбородком, которая француженкой отродясь не была, состроила мне предупреждающую гримасу. А я-то думала, в церкви кривляться запрещено. Наверное, всем, кроме учителей французского.
– …вчера твои вещи, – еле слышным шепотом выдохнула Алиса.
Я повернулась, чтобы прочитать по губам.
– Что?
– Ш-ш… – прошипела она, кивнув на скамью впереди, и одними губами произнесла: – Тереза копалась в твоих вещах. Я ее застукала.