Сожженные письма (Переписка Николая Некрасова и Авдотьи Панаевой)
Они горят!…Их не напишешь вновь…
Подруга темной участи моей!
Историю взаимоотношений Некрасова и Панаевой воссоздать неимоверно трудно. И одна из причин — та, что у нас нет их переписки. А письма были и, наверное, в немалом числе. Но, судя по стихам Некрасова, Панаева начала жечь письма задолго до окончательного разрыва с поэтом.
Они горят!.. Их не напишешь вновь,
Хоть написать, смеясь ты обещала…
Уж не горит ли с ними и любовь,
Которая их сердцу диктовала?
(«Горящие письма», 1855 или 1856, 9 февраля 1877)
Чьи письма сжигает Панаева — свои или Некрасова? По-видимому, свои. Это подтверждается еще раз в следующей строфе, где есть строчки:
Но та рука со злобой их сожгла,
Которая с любовью их писала.
Скорее всего, на Панаеву нашел тогда «такой стих», что она потребовала от Некрасова вернуть ее письма и при нем начала их уничтожать.
Как поразила поэта эта «акция» говорит хотя бы то, что за год до смерти он вновь вернулся к этим стихам, внеся в них исправления. Дата этого возвращения точно зафиксирована — 9 февраля 1877 года, в то время как обычная ситуация для стихов Некрасова — это отсутствие дат или даты сознательно затемненные…
«Горящие письма» завершаются восклицаньем: Безумный шаг! Быть может, роковой…
Действительно, за Панаевой числится этот безумный шаг: она сожгла не только свои письма к поэту, но и письма Н. А. к ней (сама и с помощью дочери, писательницы Евдокии Нагродской)[218].
Так ли уж хотел Некрасов сохранить эти письма?
В стихотворении 1852 года «О письма женщины нам милой!» читаем:
О письма женщины нам милой!
От вас восторгам нет числа,
Но в будущем душе унылой
Готовите вы больше зла.
В стихотворении предвидится миг, «когда погаснет пламя страсти», в этом случае предполагаются два пути. Первый — «Отдайте ей ее посланья» и второй: «Иль не читайте их потом». Чтение любовных писем может разбудить мучительную тоску или «ревнивую злобу». По-видимому, послания все же были отданы Панаевой «на расправу». Однако, сам поэт тоже имел некоторое внутреннее побуждение с ними расправиться, хотя от последнего шага удерживался.
Подчас на них гляжу я строго,
Но бросить в печку не могу.
Завершается стихотворение трехстишием, которое через четыре года почти дословно повторится в «Прощанье»:
Но и теперь они мне милы —
Поблекшие цветы с могилы
Погибшей юности моей
Мне эти письма будут милы
И святы, как цветы с могилы, —
С могилы сердца моего.
(«О письма женщины
(«Прощанье», 1856)
нам милой», 1852)
Письма еще не сожжены, не горят у него на глазах. Они еще бережно складываются в портфель и хранятся там. Он еще может позволить себе отнестись к ним как к реликту прошлого, уже слегка поблекшему.
О письмах говорится также в двух более ранних стихотворениях (1850 года). Оба написаны в период отсутствия Авдотьи Яковлевны в Петербурге, она, в одиночестве, отбыла на лечение за границу.[219]
Некрасов воспринял отъезд Панаевой как некую рубежную веху в их отношениях. В стихотворении «Да, наша жизнь текла мятежно…» последовательно рассматривается вся история их отношений с А. Я. вплоть до наступившей разлуки. С начала любви прошло едва ли больше четырех лет[220], но чувство развивалось так бурно и интенсивно для обоих, что расставание (пока временное, но кто знает?) оказалось «неизбежным».
Да, наша жизнь текла мятежно, Полна тревог, полна утрат, Расстаться было неизбежно — И за тебя теперь я рад!
(«Да, наша жизнь текла мятежно», апрель-сентябрь 1850)
Обращаю внимание на слово «утраты». По предположению Я. 3. Черняка и К. И. Чуковского, как раз в это время, в 1849–1850 году, умер новорожденный сын Панаевой и Некрасова[221]. Известно также, что в 1847-48 году они потеряли первого ребенка (чему посвящено некрасовское стихотворение «Поражена потерей невозвратной…» (1847–1848?). Так что утраты были, и утраты тяжелые, совместно переживаемые…
Поэт лукавит, говоря, что «рад» за уехавшую подругу. Его чувства далеко выходят за пределы, очерченные этим словом. Отъезд любимой не прибавил ему радости, наоборот, он томится, испытывает муки ревности… В состоянии, когда отсутствует желание жить дальше (Не знал бы я, зачем встаю с постели…), одно утешение для него — письма от А. Я. Их он называет «заветные листы». Содержание их обычно для близких любящих людей: здорова ли? что думает? легко ли… живется в чужих странах? грустит и скучает или нет? Это стихотворение-воспоминание о начале и развитии их любви кончается откровенным признанием ревнивца:
219
Стремительный отъезд Панаевой и разлад их отношений с Некрасовым, скорей всего был связан с потерей ребенка, о чем см. ниже.
220
Некрасов долго и безнадежно любил А. Я., пока наконец ВІ846 или 1847 году (Корней Чуковский считает, что в 1848), она не «сдалась» и они не зажили вместе. Иван Иванович Панаев устранился от роли мужа Авдотьи Яковлевны фактически сразу после брака.
221
В книге Я. 3. Черняка говорится о болезни и неудачных родах Панаевой в конце 1849–1850 г (Спор об огаревских деньгах, М., Захаров, 2004, стр. 169). О «смерти сына» Панаевой и Некрасова в 1849 году говорит и Чуковский (В кн. Авдотья Панаева. Воспоминания, М… Захаров, 2002, стр. 433).
Сама Панаева в «Воспоминаниях» пишет, что в 1850 году доктора послали ее на морские ванны, так как она «зимой была опасно больна» (стр. 66–67). Комментаторы обычно говорят о двух умерших в раннем возрасте детях А. Я. и Н. А. (см. Переписка Некрасова в 2 т., т. 1, стр. 336.). Но, похоже, их было трое. Еще одного сына, прожившего 4 месяца, они потеряли в апреле 1855 года.