«Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь. Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул а нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог и спросил — не стихами, прозой — негромким, с тех пор незабываемым голосом:
— Вы думаете, это бредит малярия? Это было. Было в Одессе.
Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда.
Маяковский ни разу не переменил позы. Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями…
Мы обалдели. Это было то, что мы так давно ждали. Последнее время ничего не могли читать. Вся поэзия казалась никчемной — писали не так и не про то, а тут вдруг и так и про то» (стр. 24).
А потом, уже в роли победителя, попивая чай с вареньем, Маяковский неожиданно спросил у потрясенной чтением Лили: «Можно посвятить поэму вам?» И на глазах Лилиного мужа и влюбленной в него, Маяковского, Лилиной сестры, написал над заглавием: «Лиле Юрьевне Брик». Поистине «любовь сбивает с толку, ослепляет». Где, в каком романе мы читали что-нибудь подобное?
Чтение «Облака…» в петербургской квартире Бриков перевернуло жизни всех его участников. Маяковский с этого момента живет или поблизости от Бриков (гостиница Пале-Рояль в Петербурге), или в одном с ними доме (комната на улице Жуковской в Петербурге) и, наконец, в одной квартире (с 1926 года в Гендриковом переулке в Москве). Меняется жизнь и у Бриков. Осип с появлением Маяковского обретает свое настоящее дело, становится сначала издателем новой поэзии (на свои деньги издает «Облако в штанах» и «Флейту-позвоночник» в 1915–1916 гг.), а затем и литературоведом, исследователем стиха, участником знаменитого ОПОЯЗА. Судя по рассказу Лили, вначале односторонняя привязанность Брика к Маяковскому скоро превратилась в тесную дружбу, питавшую обоих. «Маяковский мог часами слушать разговоры опоязовцев. Он не переставал спрашивать Осипа Максимовича: «Ну как? Нашел что-нибудь? Что еще нашел?» Заставлял рассказывать о каждом новом примере. По утрам Владимир Владимирович просыпался раньше всех и в нетерпении ходил мимо двери Осипа Максимовича. Если оказывалось, что он уже не спит, а лежа в постели, читает или разыгрывает партию по шахматному журналу, В. В. требовал, чтобы он НЕМЕДЛЕННО шел завтракать. Самовар кипел, Владимир Владимирович заготавливал порцию бутербродов, читались и обсуждались сегодняшние газеты и журналы…» (стр. 49).
Я намеренно привожу большую выдержку, чтобы было понятно, как протекало утро в этой необычной семье, какая в ней была атмосфера. Атмосферу, как известно, создает женщина. И вот, мне кажется, что кипящий на столе самовар — от Лили. Не сразу поддавшись домогательствам Маяковского, далеко не сразу его полюбив, Лиля Брик через несколько лет после описанного ею «чтения», фактически становится женой поэта. Именно она, как в свое время Авдотья Панаева для Некрасова, создает для Маяковского «среду обитания», помогает организовать жизнь и быт, становится вдохновительницей и первой читательницей стихов, а также «хозяйкой» литературной гостиной.
Не забудем, что годы, на которые пришлось начало совместной жизни Маяковского и Бриков, были годами революции. Лилины мать и сестра оказываются заграницей, Лиля же не уезжает, остается в растерзанной войной и революцией, голодной, но обновленной большой идеей стране. Остается — вместе с Бриком и Маяковским — участвовать в революционном строительстве, создавать новый быт и новое искусство. И ведь, действительно, как могла участвовала и помогала — работала вместе с Маяковским над агитационными плакатами (окна РОСТА), занималась кино… В книге есть фотография кадра из несохранившейся ленты 1918 года «Закованная фильмой», сценарий которой был написан Маяковским специально для Лили, они вместе в ней снимались. Ю. А. Добровольская, подруга Лилиных поздних лет, рассказывала мне, что «один сумасшедший итальянец» сумел сделать фильм из крохотного подаренного ему Лилей обрезка пленки «Закованной фильмой» (вся пленка сгорела во время пожара на киностудии). Те, кто видел этот фильм «из отходов», объездивший полмира и ставший интернациональным «хитом», говорят, что Маяковский и Лиля Брик там удивительные, незабываемые.
В записках Лили Брик много бытовых мелочей, что обнаруживает в их авторе настоящую женщину, озабоченную и украшением жилища, и «парфюмом», и нарядами. Она любит красивые вещи и понимает в них толк. Свой экземпляр «Облака» на радость Маяковскому переплела «у самого лучшего переплетчика в самый дорогой кожаный переплет с золотым тиснением, на ослепительно белой муаровой подкладке» (стр. 28). Ей дороги мексиканские коврики, привезенные Маяковским из поездки, и еще один — «вышитый шерстью и бисером», висящий у нее над постелью в Гендриковом переулке (по рассказам очевидцев, этот коврик висел над Лилиной постелью везде, где бы она ни жила). Для нее важно, как выглядит книга, как одет человек, как обставлена комната, из какой посуды едят и пьют гости. В письмах и дневниковых записях очень много вещей, иногда даже слишком, так что это вызывает некоторое недоумение. Но стоит вспомнить, КОГДА писались письма и велись записи (на что обратила мое внимание Ю. А. Добровольская). В те годы все писалось с оглядкой на перлюстрацию; известно, например, что Лиля переписала свой дневник (прямо по Оруэллу!), убрав из него имя своего второго мужа Виталия Примакова после его ареста в 1936 году… Вещи были гораздо более безопасной темой, чем люди; вещи уводили от политики, от передачи разговоров и впечатлений, от конкретных имен, которые сегодня могли быть вполне уважаемы, а завтра… Тучи сгущались и над самой Лилей. Но к этому вопросу мы еще вернемся.