И тут, когда, казалось бы, политический кризис удалось преодолеть, шаг вперед сделал Куйбышев, выступивший в Ленинграде с боевитой речью, в которой призывал к усиленной индустриализации — не считаясь с социальным напряжением. То есть — за счет села. «Не дано нам историей тише идти» — этот лозунг, брошенный Куйбышевым, потонул в овациях молодежи.
От эмоционального ответа председателю ВСНХ не удержался Бухарин. В сентябре 1928 года в «Правде» вышли его «Заметки экономиста», в которых «теоретик партии» снова выступил против дисбаланса в развитии промышленности и сельского хозяйства. Он резко критиковал применение чрезвычайных экономических мер. Сталин (теперь на сцену вышел и он!), тоже находившийся тогда в неплохой публицистической форме, ответил быстро и достаточно убедительно, обратив внимание на «эклектизм» статьи Бухарина, которая, с одной стороны, призывает к «переносу центра тяжести на производство средств производства», а с другой — «обставляет капитальное строительство и капитальные вложения такими лимитами (решительное усиление легкой индустрии, предварительное устранение дефицитности… строительной промышленности, ликвидация напряженности госбюджета и т. д., и т. п.), что так и напрашивается вывод: снизить нынешний темп развития индустрии, закрыть Днепрогэс, притушить Свирьстрой, прекратить строительство Турксиба, не начинать строительство автомобильного завода»[139]. Сталин не окончил эту статью, но её тезисы получили известность. Рыков (скорее всего — к немалому удивлению Бухарина) поддержал эту статью Сталина — действительно, логичную и боевитую. И согласился с пересмотром плана первой пятилетки в сторону его значительного повышения. Здесь можно предполагать различные мотивы. И искреннее согласие со Сталиным по большинству позиций, и нежелание портить отношения с целой группой коллег по Политбюро, и стремление более-менее спокойно сохранить власть, подстраиваясь под конъюнктуру, и продуманное лукавство — Рыков мог учитывать все. К тому же настал момент, когда ему следовало раз за разом подчеркивать свою роль в строительстве гигантов советской индустрии, чтобы не превратиться для партии в эдакого упрямого теоретика. И Рыков решился присоединиться к Сталину в критике очередной бухаринской «шалости» — вероятно, в надежде на ответную благодарность.
И Сталин, и Рыков понимали, что этот жест имеет не только экономическое, но и пропагандистское значение. Заодно на время удалось и пригасить конфликт с ВСНХ. Ведь госплановцы занялись перекраиванием плана вместе со специалистами из ведомства Куйбышева.
Если считать (подобно прокурору Андрею Вышинскому) правую оппозицию спаянной организацией с развитой иерархией и террористическими группами, то Рыков капитулировал, прекратил сопротивление, вышел из игры, перешел на сторону врага. Или, наоборот, проявил дьявольскую хитрость, перебежав на сторону противника как лазутчик, чтобы тайно действовать против Сталина. Любая трактовка в то время казалась вполне возможной. Политики после 1936 года на несколько лет вообще разучились удивляться самым невероятным комбинациям с диверсиями, двурушниками и быстрым превращением обвинителей в обвиняемых, а всеми почитаемых вождей — в презренных врагов народа. В 1928-м все воспринималось иначе, куда мягче, но тенденции уже постепенно проявлялись.
А может быть, Алексей Иванович просто стал осмотрительнее — по возрасту, который давал о себе знать. Рыков образца 1928 года шел на конфликт только в том случае, когда считал его неизбежным. Как в случае с попыткой раздуть Шахтинское дело во всесоюзное «спецеедство» (тогда все понимали, что означает этот термин — борьбу с профессионалами старой школы). В то же время он не отказывал Сталину в праве на корректировку экономической программы. Тем более что экономика в советском государстве была неотделима от партийной политики.
Пока вожди спорили и мирились, план по хлебозаготовкам снова не выполнялся. Одни говорили — из-за прекращения «чрезвычайных мер», другие — из-за упадка в хозяйствах, к которому привели те самые чрезвычайные меры. Стратегические вопросы должен был решить ноябрьский Пленум ЦК. Накануне его открытия Бухарин, Рыков и Томский, недовольные развернувшейся против них кампанией, снова заявили о желании уйти в отставку. Но тогда это скорее было угрозой.