Письмо Рыкова и Томского Сталину о своей поддержке генеральной линии партии. 1 декабря 1932 год [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 195. Л. 148, 149]
Ему иногда подавали лучи надежды: Рыков оживился, он отчасти поверил, что еще сумеет получить достойную работу, вернется в политику, вернется в партийную жизнь. Он был готов и к новым компромиссам. Продолжались ли в это время контакты Рыкова с оппозиционерами? Он сознательно старался не вызывать подозрений во «фракционной активности» и как можно реже общаться с Бухариным и ему подобными товарищами. Их низвергли глубже, чем Рыкова.
Все это было до взлета Николая Ежова, который сразу сделал ставку на борьбу с уклонистами всех мастей и времен, связав их в единый подпольный троцкистский фронт.
Для Рыкова изведать на собственной шее падение после взлетов оказалось делом психологически невыносимым. Но Рыков в свои последние, наркомовские, годы боролся за жизнь, старался избежать «петли». Он сохранял остатки своего волжского жизнелюбия и даже, как и другие наркомы, проводил политику омоложения в своем ведомстве, менял кадры по всей стране. Но среди близких не скрывал, что «наркомовская» ссылка его огорчает. Рыков говорил домашним с грустной иронией: «Ну вот, теперь я — главный почтмейстер». Эта «крамольная» фраза попадет и в будущие следственные показания против Рыкова…
Ушел ли он тогда «из политической борьбы»? В первые месяцы после отставки с поста предсовнаркома бороться с оппонентами ему мешала депрессия. Позже — осознание бессмысленности этой борьбы. С признанными правымион начиная с 1931 года встречался крайне редко, за несколько лет — два-три раза. Рыков понимал, что такие встречи могут дискредитировать его, а местом наркома все-таки дорожил. Да, мог ворчать на власть в узком кругу, отмечать ошибки руководства, на которые он указывал еще два-три года назад. Не более.
2. Нарком связи
В первые месяцы руководства наркоматом Рыков, как и в юности, проявил себя грандом самообразования. Он доставил домой целую машину специальной литературы на разных языках и бросился ее изучать. На это ушло несколько недель. Это была не только профессиональная обязанность, но и своеобразная терапия. Погружаясь в неведомый (абсолютно новый для него) мир связи, он отвлекался от политической суеты, которая совершенно загнала отставного предсовнаркома. А заодно — изучал новую для себя отрасль. Не Фенимора Купера же ему было читать? Он понимал, что невозможно за несколько недель и даже месяцев стать профессионалом в новой области. Опытным связистам Рыков открыто говорил: «Я сейчас — как ученик». Но его управленческая хватка вскоре превратила Алексея Ивановича в одного из самых компетентных наркомов. Когда-то он призывал подчиненных к такой самообразовательной работе, теперь должен был самому себе доказать, что все еще способен окунаться в новую отрасль. Так было после 1917-го. Почему бы не повторить «подвиг» через четырнадцать лет? Возникли, конечно, и помехи — и прежде всего возраст, нездоровье, психологическое опустошение, открытая неприязнь председателя Совнаркома Молотова и других самых влиятельных руководителей партии и исполнительной власти.
Рыков. 12 сентября 1933 года [РИА Новости]
Но, переборов себя, за работу Рыков взялся без капризов, которые некоторые приписывали «бывшему главе правительства». Это только у Корнея Чуковского все звучало почти идиллически:
Как будто это привычное дело для каждого советского ребенка! Вовсе нет. Тогда эту сказку читали как нечто фантастическое, футуристическое, из жизни далекого будущего, когда будет хватать и телефонов (даже домашних!), и шоколада.