Таков был Рыков, внук хлебопашца, сын неудачливого торговца…
Среди лидеров пролетарской партии было не так уж много выходцев из самых низов, из провинциальных рабочих и крестьян, чьи отцы по всей стране искали «лучшей доли», почти как герои Максима Горького. Рыков как раз из таких. Возможно, это придавало ему веса. Хотя куда важнее происхождения оказались его профессиональные качества, и прежде всего умение учиться. Да, он был великим самоучкой — и этот талант присущ тем немногим революционерам, которые не затерялись после Гражданской войны. Напротив, к войне он относился как к аномалии, а в мирное время обнаружил и административный талант, и мастерство управленческого маневра. Изучать экономику для Рыкова было интереснее (и, представьте, даже романтичнее!), чем комиссарить на «колчаковских фронтах». Поэтому к началу 1920-х годов именно Рыков постепенно стал символом возрождения российской экономики после невиданного спада, связанного и с Первой мировой, и с двумя революциями, и с Гражданской войной, и с повсеместной неуправляемостью.
Судьба Алексея Рыкова, история его сомнений, разочарований и менявшихся воззрений в этом смысле особенно показательна. Не менее десятилетия он был главным инженером и управленцем советского государства и болевые точки тогдашнего общества чувствовал и знал, как никто другой. Ведь они в большей степени были связаны с экономикой, чем, например, с политическими воззрениями.
Хотя и с идеологией его судьба, его управленческий талант были связаны намертво. Верить в коммунизм непросто, но без этой веры жить в Советском Союзе думающему человеку было нелегко, а тем более вариться в партийном котле, занимать руководящие должности — как Рыков. Многие — и из его поколения — разочаровывались в идее, другие пытались приспособить ее к неидеальной человеческой природе и все-таки верили. Уже в 1968-м, не без разочарования, поэт Илья Сельвинский, весьма популярный в рыковские 1920-е, писал:
Сегодня для большинства этой веры не существует. В наше время читать и воспринимать эти строки непривычно, быть может, дискомфортно, но иначе мы никогда не поймем революционного времени и его наследия.
…А нужна ли вообще современной России память о революционерах и первых управленцах советской власти? Быть может, они заслуживают глухого забвения? Нам хорошо знакомы попытки объявить их эпоху «черной дырой» в истории России, а самих большевиков первого призыва — антигосударственниками, чуть ли не преступниками, чей опыт вряд ли может быть актуален в наше время. Но вырвать из летописи целую череду важнейших, драматических страниц просто невозможно. «Неправильных эпох» не бывает: это слишком сложный и многообразный пласт нашей жизни, чтобы отказываться от опыта нескольких десятилетий. Дотошно изучать и подпольную деятельность революционеров, и первые попытки создания советской государственности, и экономические эксперименты 1920-х годов сегодня просто необходимо. Без идеализации, но и без демонизации. Да, это было трагическое время, которое связано и с Гражданской войной, и с несколькими волнами голода, унесшими тысячи жизней, и с кровопролитной борьбой за власть. Но эпоха не исчерпывается трагедиями, исторический опыт, как мы видим, гораздо сложнее, многомернее.