На улице Мари-Роз Ленин прожил дольше, чем где-либо в эмиграции. И Рыкову, вечному скитальцу по чужим углам, там сразу понравилось. Хотя начался его визит с анекдотического казуса.
Большевик Осип Аронович Пятницкий с женой Ниной Семеновной Маршак жили в то лето с Ильичами. В июне 1911 года в Париже стояла утомительная жара — и Рыков, запыхавшись, насилу нашел улицу Мари-Роз и позвонил в условленную квартиру. Выглядел он несколько театрально. Аккуратно постриженная бородка казалась наклеенной: у нее появился иной оттенок, чем у рыковской шевелюры и усов. Ленин увлеченно сражался с Пятницким в шахматы, дверь открыла Нина Семеновна — дама, привыкшая к осторожности, к постоянной конспирации. «Товарищ Власов» с его странной бороденкой показался ей крайне подозрительным — вылитый шпик! Ленин, с улыбкой встретивший Рыкова, по глазам Нины все понял и расхохотался, а потом весь вечер смеялся над ее подозрительностью.
Рыков не отставал. Тоже играл с Лениным и с Пятницким в шахматы и, может быть, впервые узнал, что такое дружеское расположение Старика. Подружился он и с Ниной Семеновной. Именно подружился — об их будущем романе и женитьбе он в те часы и не думал, оглоушенный парижскими впечатлениями.
Обстановка в парижском доме Ильичей установилась насмешливая, ироническая — и Рыкову это, разумеется, нравилось. Наверное, иначе в эмиграции, в далеком изгнании, трудно было бы сохранить самообладание и веру в свое дело. Квартира мало напоминала революционный штаб. Подшучивал над соратниками Ульянов. Умело острил Пятницкий. Не отставали от мужчин и дамы — как заметил Рыков, достаточно смешливые. «Товарищ Власов» легко подстроился к этому стилю общения. О России, о своих мытарствах он рассказывал в комическом ключе. Излюбленная тема разговоров за чашкой чаю — аресты, ссылки, все, что связано с жандармами и слежкой. Ведь на этой почве у всех революционеров возникали байки, смешные случаи, которыми они любили перебрасываться. Не все же рассуждать о марксизме да о замысловатых партийных делах? И все-таки Рыкова, конечно, расспрашивали о России. Он делился со старыми и новыми товарищами и скепсисом, и надеждами. Оптимистические нотки были связаны с тем, что после столыпинского разгрома революционное движение в России все-таки не погибло. Стало тише, но подспудно проявлялись новые волны будущей бури. Развивалась промышленность, приумножался пролетариат — правда, не так быстро, как хотелось бы большевикам и их заклятым врагам — купцам-промышленникам. На всех неблагонадежных полиции не хватало. Черносотенцев — тоже. Так что марксистов за время отсутствия товарища Ульянова в России меньше не стало. А грусть вызывало у Рыкова другое явление: многие соратники, на которых он надеялся, уходили в частную жизнь, начинали служить, работать, а для революции становились потерянными людьми. Судьба профессионального революционера привлекала немногих — серьезного материального достатка она не давала, блестящих перспектив вроде бы тоже. Слава? Вот уж ее у вечных конспираторов точно не было. Разве что уважение среди себе подобных, в своем «ордене меченосцев», в то время больше напоминавшем небольшую секту. Внутри этой замкнутой, отгородившейся от официальной России системы практиковалась взаимовыручка, дружба. Они не случайно называли себя товарищами — вопреки повсеместным и общепринятым «дамам и господам». Именно поэтому в подпольной среде так жестко относились к провокаторам, тайно сотрудничавшим с охранкой. Их разоблачение и устранение поддерживали даже самые мягкие натуры. Как сказано совсем по другому поводу, в более поздней песне про более раннее время, «Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары».
Из Парижа он отправил письмо Фаине — письмо зашифрованное, подписанное женским именем: «Жива, здорова, живу в Париже. По музеям еще не бегала, даже не переходила через Сену на Большие бульвары. Попала сразу к друзьям и знакомым и бегаю по русским вечеринкам. Крепко тебя целую и жму руку». Аля, Алексей — мудреной конспирацией Рыков себя не утруждал. А друзья и знакомые — это, конечно, жители квартирки на улице Мари-Роз.
В конце мая в Париже открылось совещание членов ЦК РСДРП, которое началось с обсуждения «рыковского вопроса». Дело в том, что меньшевик Борис Горев попытался отстранить Рыкова от пленума: мол, в настоящее время он не работает ни в одной партийной организации. Ленин потребовал специальной резолюцией подтвердить «бесспорные права» Рыкова на участие в совещании ЦК с решающим голосом. На совещании было решено готовиться к выборам в IV Государственную думу. Кроме того, члены ЦК приняли резолюцию о созыве партийной конференции в течение четырех месяцев. Для координации издательской работы, распространения литературы и связи зарубежных партийных центров с российскими комитетами члены ЦК избрали Заграничную техническую (позже ее называли организационной) комиссию из пяти человек, секретарем которой до возвращения в Россию стал Рыков.