Что можно было рассказать о Пинеге начинающему журналисту? В этот уездный городок часто ссылали политических. Там побывали и молодой Климент Ворошилов, и Александр Серафимович — будущий классик советской литературы. В Пинеге шла торговля лесом, налаживались речные перевозки, сколачивались немалые капиталы. Быть может, именно там Рыков впервые всерьез стал изучать деловую, хозяйственную жизнь — чтобы было о чем писать.
Освобождение из ссылки ему принесла амнистия, которую объявили к 300-летию династии Романовых. Дату эту отмечали широко, несколько лет. И злейших врагов царизма освободили в честь царского юбилея. Он переехал в Москву, которая сильно изменилась после революционных событий. Изменился и образ жизни вечного «профессионального революционера».
В тот год он повторил пушкинское: «Участь моя решена, я женюсь». В 1913 году Нина Семеновна Пятницкая стала сотрудницей Политического Красного Креста, созданного в 1912 году во главе с Верой Фигнер и Екатериной Пешковой при энергичном участии Максима Горького — для оказания посильной помощи политзаключенным и ссыльным. Это была вполне легальная организация. Тогда же они с Алексеем Ивановичем стали супругами.
Предписание губернатора Томской губернии уездному исправнику о направлении Рыкова в Нарымский край под гласный надзор полиции. 19 ноября 1913 года [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 27. Л. 8–8 об]
Ее брат — инженер и революционер Филипп Семенович Маршак — приходился двоюродным братом более известному Маршаку, Самуилу Яковлевичу, который всю жизнь интересовался судьбой Рыкова и его родственников. Об этом мы знаем из воспоминаний их родственника Михаила Филипповича Маршака, более известного под литературным псевдонимом Шатров. Известный драматург, создавший на сцене второй половины XX века политический театр, посвященный Ленину и его соратникам, был сыном Филиппа Семеновича, соответственно, родным племянником Рыкова. Любопытно, что ни в одной из своих пьес он не сделал дядьку главным героем. В последние годы он жил в том же Доме на набережной, в котором до ареста проживали Рыковы… Это был своеобразный жизненный реванш. Тянуло их — подранков классовой и политической борьбы — в этот серый трагический дом с не самыми комфортабельными квартирами.
Но вернемся в 1913 год. Над грандиозными монархическими празднествами Рыков посмеивался, но и революционное подполье после нескольких лет разлуки его разочаровало. Усугубились прежние болезни! Как быстро остепенились и выдохлись многие недавние молодые «борцы за революцию». Многие из них, женившись, напрочь забывали о партийных обязанностях. Рыков не сомневался, что это и есть «мещанство», которое так ненавидел Горький. К таким дезертирам Алексей Иванович, после тюрем и ссылок, относился с недоброй насмешливостью. В 1905 году они стремились в бой, а теперь «приличный домашний очаг» для многих стал важнее политических идеалов. Сам Рыков к чинной семейной жизни не стремился и в жены выбрал единомышленницу, которая отлично понимала, что такое быть супругой нелегала. Следили за ним неотступно, а Рыков, конечно, сразу окунулся в партийную жизнь — и в октябре 1913 года его снова арестовали. На этот раз наказание вышло куда строже прежних — ссылка в Томскую губернию, в Нарымский край, в Колпашево, под гласным надзором полиции.
Из полицейского департамента направилось письмо томскому губернатору: «Рыков является наиболее активным представителем московской организации РСДРП. После отбытия административной высылки в Арханг. губ. Рыков прибыл летом в Москву и стал усиленно восстанавливать связи с фабрично-заводскими рабочими… Ранее Рыков был неоднократно задерживаем на нелегальных собраниях рабочих, в том числе на собраниях боевой дружины МК. Он занимался все время революционной деятельностью под чужим видом, под чужим именем»[45]. Так и впрямь обстояли дела: у царской власти, возможно, не было более упрямого противника, чем Рыков, с юности почти не выныривавший из подполья. Да, он не занимался террором, но к вооруженной борьбе рабочих отрядов в 1905–1906 годах был причастен.
Донесение пристава 5-го стана Томского уезда уездному исправнику о побеге административно-ссыльного Рыкова из Нарыма. 21 сентября 1914 года [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 27. Л. 35]
Путь до нового места ссылки был настоящим хождением по мукам. Рыков откровенно писал жене: «Конвой от Пензы дрался и избил нескольких арестантов. Мою руку несколько раз сковывали с рукой соседа. В скованном виде я промаршировал верст пять в Самаре»[46]. Он не жаловался, но, как мы видим, и не боялся ее травмировать. Потом — сто человек в тесной камере без нар, нашествие вшей — и, наконец, изба в простуженном краю. Считалось, что из Нарымского края бежать невозможно. Но полиция узнала, что большевики замышляют побег Рыкова, что для него уже подготовлен паспорт на имя некоего Василия Владимировича Зиновьева. И все-таки товарищу Алексею удалось бежать.
46