Февральские дни на рабочих окраинах. Худ. И. А. Владимиров, 1934 год
Алексей Рыков. 1919 год [РГАСПИ. Ф. 421. Оп 1 Д. 665]
23 февраля (8 марта) царь прибыл в Ставку. Императрица Александра Федоровна, остававшаяся с детьми в Царском, была твердо уверена, что происходящие в Петрограде события «не похожи» на революцию. «…Все обожают тебя и только хотят хлеба…» — писала она мужу 26 февраля (11 марта). Император почти не сомневался в скором усмирении волнений. Но…
Все закончилось, как известно, отречением Николая от императорской власти в пользу брата. Вскоре и Михаил Александрович собственноручно написал и подписал соответствующий акт, составленный лучшими юристами кадетской партии. В нем объявлялось «твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые Основные законы Государства Российского».
Манифест об отречении Николая II и акт об отказе от престола Михаила Александровича были обнародованы одновременно. Так уходила в прошлое династия, правившая в России почти 304 года.
Ссыльный большевик Рыков почти ничего не знал о придворных и правительственных интригах. Единственная новость из Петрограда, которая с солидным опозданием, но все же сравнительно быстро дошла до его избы, — это убийство Григория Распутина. Рыков не был прямым свидетелем возвышения этого старца-авантюриста: взлет Распутина пришелся главным образом на время его ссылок. Но Алексей Иванович видел, что распутинская история эффектно показывает, как все «прогнило в Датском королевстве», и ее нужно использовать в пропаганде против значительно ослабевших (об этом Рыков тоже знал из различных источников) с 1905 года, но еще не исчезнувших с лица земли русской монархистов. Многие в столицах связывали ослабление императорской власти с падением и гибелью Распутина. И не только по мистическим мотивам. Уход «друга» деморализовал Николая II, а особенно — его супругу, имевшую немалое влияние на императора. Они не сумели сражаться за власть.
2. Легальный большевик
Рыков возвращался в Москву. То поездом, то в телеге — трясся, улыбаясь собственным мечтам. Может быть, тот март оказался точкой отсчета не только года, но и нового века. У него было одно счастливое умение, приобретенное в ссылках, — Рыков мог заснуть на несколько минут и проснуться сравнительно отдохнувшим. Так он держался и в дороге — недолгий сон, потом — размышления, разговоры. Было о чем поговорить. За несколько лет его северных мытарств в центре империи (или уже не империи?) все изменилось.
Немцы готовились к наступлению по всему фронту. Любому революционному правительству пришлось бы в первую очередь заниматься дипломатией и решением армейского вопроса. В условиях мировой войны иное попросту невозможно. Поэтому Рыков думал не только о марксизме, не только о том, как привести в должный вид партийные организации, но и о войне. Он и в Нарыме проводил антивоенные демонстрации, доказывал товарищам, что солидарность пролетариата сломит мировую бойню. Теперь, очевидно, следовало воплощать эти идеи в жизнь. Чего он точно не мог предположить — что придется работать в правительстве, заниматься восстановлением заводов и поставками хлеба. Хотя книги по экономике, как и каждый образованный марксист, Рыков читал исправно.
В прошлый приезд в столицы его разочаровали многие старые приятели. Тогда они сплошь стали прятаться от политики, найдя себе более комфортные занятия. Это было не просто наблюдение проницательного и опытного человека, но тенденция затухавшей партийной жизни. В 1917 году жизнь развивалась по иным правилам. Даже у тех, кто, казалось, оставил в прошлом политическую активность, взыграла кровь. Каждый хотел приобщиться и прикоснуться к революции — даже без четкого понимания, в чем ее суть и что она сулит. Теперь Рыкову (как и другим старым — не по возрасту, а по стажу — большевикам) приходилось не бороться с инертностью, а отметать излишний, непродуманный энтузиазм. И даже — революционный карьеризм. Новое явление для России! Для многих сложившаяся ситуация стала в первую очередь шансом повысить свой социальный статус. Именно свой, личный.
Революционный для России, военный и тифозный для почти всего остального мира 1917 год останется, быть может, самым таинственным в мировой истории. Эти двенадцать месяцев вместили в себя и Февральскую революцию, и, по выражению американского журналиста Джона Рида, «десять дней, которые потрясли мир». Здесь нет преувеличения, действительно потрясли. А для Рыкова стали финалом первой жизни и прологом жизни второй.