Большевики на съезде, как и ожидалось, оказались в меньшинстве, но все-таки представляли значительную силу. 1090 делегатов, представлявших 305 объединенных Советов рабочих, солдатских и крестьянских организаций, 53 организации районных, областных, губернских и армейских Советов, 21 организацию действующей армии, 5 организаций флота, 8 тыловых воинских организаций. Не все делегаты объявили о своей партийности. Большевики остались на третьем месте — после эсеров (285) и меньшевиков (248). Цель очевидна — показать себя растущей силой, громко заявить о своих революционных идеях, пошуметь…
Предполагалось, что этот форум может превратиться во всевластный революционный предпарламент, который бы взял на себя власть в стране до созыва Учредительного собрания, оттеснив на второй план Временное правительство. Рыков поддерживал эту тактику. Керенскому и правым эсерам в рабочем движении уже не доверяли. Совет мог бы сформировать по-настоящему левое правительство, которое провело бы земельную реформу, приступило к национализации крупных предприятий и заключило мир с Германией. Лишь часть эсеров и меньшевиков поддерживали эту большевистскую программу. В своем выступлении Ленин, державшийся энергично и самоуверенно, прямо предложил «арестовать 50–100 крупнейших миллионеров», ввести рабочий контроль в промышленности. С этим предложением партийного лидера Рыков не спорил.
Быть может, кульминация съезда состоялась 4 июня, когда министр почт и телеграфа (гораздо позже аналогичный пост займет Рыков), «знатный» меньшевик Ираклий Церетели рассуждал о том, что съезд должен сплотить разные демократические силы, так как в современной России ни одна партия не может взять власть в одиночку, и заявил: «В России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть», Ленин крикнул с места: «Есть такая партия!» А Рыков — патентованный большевик — в глубине души был согласен с Церетели. Что поделаешь? Но на многих эта фраза (которую сегодня частенько объявляют недостоверной, легендарной) произвела тогда сильнейшее впечатление.
В дневнике впечатлительной большевички Софьи Шульги сохранилось такое свидетельство: «Вечером выступает Церетели. Дорогой черный костюм, ораторская поза, театральные жесты, в голосе величавость: Церетели очень горд своим министерским постом:
— В настоящий момент, — безапелляционно заявляет он, — в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место.
Зал притих. Церетели громко настаивает:
— Такой партии в России нет!
И вдруг:
— Есть такая партия!
Это было потрясающе…»[52]
Так и попал этот эффектный диалог в расхожие легенды и в советские учебники истории.
Потом (после крупных событий нечто подобное всегда происходит) стало казаться, что это был поворотный момент в борьбе за власть, провозглашение самых высоких претензий самой радикальной российской партии. Но это — скорее символический акт, удачное стечение обстоятельств. Тогда мало кто, кроме большевиков, не просто обратил внимание, но и надолго запомнил это восклицание. Да и Рыков считал его данью политической борьбе, не более.
Съезд избрал постоянно действующий орган — Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов (ВЦИК), председателем которого избрали меньшевика Карло Чхеидзе — по общему мнению, «самого образованного марксиста на Кавказе». В отличие от того же Рыкова, предреволюционные годы он провел не в ссылках, тюрьмах и побегах, а на вполне комфортной должности инспектора городской больницы. Был и гласным Батумской думы, и членом городской управы. Где ему понять Рыкова — нарымского загнанного зверя? Или Ногина, проверявшего на собственном здоровье верхоянский «полюс холода»? Или Ленина, который годами не казал нос в Россию? Но надо признать, что меньшевики на съезде действовали достаточно организованно и свое преимущество реализовали, умело захватив командные высоты.
На съезде Рыков лишний раз убедился в том, в чем большевики и так не сомневались: бытие определяет сознание. Чхеидзе, конечно, был настроен куда революционнее Керенского. Например, выступал за прекращение войны. Но даже меньшевики понимали, что лидерских качеств ему не хватало. Избрание на столь важную роль осторожного и мало знавшего столичную специфику грузинского марксиста говорило прежде всего о том, что эсеровско-меньшевистское большинство боялось ленинского радикализма. Рыков сожалел, что оппонентам удалось «продавить» Чхеидзе на столь важный пост, понимая, что перехватить власть у Керенского с таким председателем будет непросто. Для бескомпромиссной борьбы он не годился.