К удовлетворению и ужасу Керенского, большевистские агитаторы выполнили задачу с перехлестом: корпус Крымова до столицы не добрался — его «распропагандировали». И секрет тогдашних успехов большевиков — прежде всего в партийной дисциплине. Другие объяснения просто несостоятельны. Потому и такие несговорчивые товарищи, как Рыков и Ногин, в конечном счете подчинялись, стараясь идти в ногу с большинством, — после самых громких дебатов. И, наблюдая за жизнью других партий, они могли убедиться, что иерархия помогает большевикам усилиться. Но у строгой дисциплины в политике есть и обратная сторона, весьма опасная для революционеров во все времена, — перспектива диктатуры. Сам генерал Крымов после беседы с Керенским застрелился — а возможно, был убит. Этот выстрел поставил точку в той истории, которую называли Корниловским мятежом.
Действия большевиков в те дни так и остались агитационными: сражения с корниловцами не состоялись. Но они приобрели опыт, который помог в первые послеоктябрьские дни так же легко «отбиться» от красновцев. И разоружить красногвардейцев после Корниловского мятежа пытались, но не сумели. Время показало, что в интересах Керенского все-таки следовало искать компромисса с Корниловым и Савинковым, хотя и эта задача не из простых. Не стоит упрекать Керенского в политической слабости и слепоте, как и в бездумной обидчивости. Когда правительство теряет армию, когда у армии появляется опытный и жесткий вождь-оппозиционер — это смертельно для политической системы. В особенности — в дни войны. Несмотря на то что «вернуть дисциплину» в войсках Корнилову хронически не удавалось — и по уровню кругозора он все еще во многом оставался дивизионным генералом. По сути, молниеносно выросший в национального героя Корнилов был сыном революции в еще большей степени, чем Рыков, который заслужил свою репутацию и положение среди социалистов в течение десятилетий. В такой ситуации было естественным, что он внутренне поддерживал борьбу с нарождавшейся «революционной» «февралистской» политической и военной элитой. Они — как самозванцы — нахально заняли места «политкаторжан» — таких, как Рыков. А ему после возвращения приходилось, скитаясь по углам, восстанавливать свой авторитет в партии и в массах, без малейшей поддержки и без того ослабевшего государства.
9. Большевики берут власть
О сомнениях Рыкова осенью 1917 года известно многое — в основном по косвенным источникам, по отзвукам и отголоскам. Определенно в те дни его не было среди ближайших соратников и единомышленников Ленина, на которых тот делал ставку в подготовке вооруженного восстания. Но он не был и изгоем. Вождь держал его на расстоянии, но не упускал из виду, надеясь, прежде всего, на влияние Рыкова среди московских и подмосковных большевиков. Ленин понимал: в случае захвата власти обойтись без Рыкова не удастся. Вспоминал, как Алексей Иванович держался в Европе во время борьбы с уклонами. Подчас досконально исполнял договоренности, подчас, приводя Ленина в великое раздражение, пытался играть собственную мелодию… Всякий раз, если он был не согласен с линией «вожака», говорил об этом напрямую, пытался аргументировать. Конечно, эти аргументы казались Владимиру Ильичу полнейшей ерундой, но сама манера Рыкова все разъяснять по правилам логики выдавала в нем истинного политика. И, быть может, дельного управленца. Ленин понимал: старые специалисты за партией не пойдут. Не примут политику тотального огосударствления, да и платить им на царском уровне большевики не сумеют. Неизбежна массовая эмиграция — как и во время Французской революции. А значит, большевикам, недавним подпольщикам, придется превращаться в столоначальников. Неизбежный процесс. Конечно, многие не справятся — учи их, не учи… И Ленин откровенно не верил в управленческое будущее некоторых своих верных соратников. А Рыков, хотя формально и не получил высшего образования, а тем более служебного опыта, — человек волевой и хладнокровный. Ему можно будет поручить дело, в котором важно не только маузером махать и выступать на митингах (хотя и эти два революционных искусства Алексей Иванович изучил недурно).
Удостоверение заместителя члена Исполкома общественных организаций Рыкова. 14 июня 1917 года [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 25. Л. 31]
Метания почти невозможно отразить в документах. Особенно когда стало ясно, что Ленин уверенно берет власть в партии в свои руки. Иногда Рыков просто отмалчивался, не доверяя свои мысли ни бумаге, ни чьим-либо ушам. И уж конечно, начиная с 1918 года в воспоминаниях и выступлениях, да и в частных разговорах, представлял себя куда большим сторонником вооруженного восстания, чем это было в действительности. История показала тактическую, «полководческую» правоту Ленина — и Рыков, как мог, подстраивался к этой правоте. Пока он был влиятелен — никто не смел записывать его в лагерь противников захвата власти в историческом октябре 1917-го. Более того, Рыкова называли в числе активных участников переворота (переворот в данном случае — никак не уничижительный термин, а решающий этап русской революции). В ту решающую ночь, как мы увидим, он действительно находился в окружении истинных вождей восстания — Владимира Ленина и Льва Троцкого. Особых подвигов не совершил, но работал в большевистском штабе восстания — и этим заслужил себе «звездочку на погон» в восприятии многих историков.