Я только рукой махнул. Мне было совсем не до Якима Давидова! Пусть катится ко всем чертям!
Досифей помолчал, отпил глоток коньяка и заметил:
– Мне непонятно, за что ты так ненавидишь этого человека. Ты говоришь, что он ужасный человек, а ведь не кто иной как он на той неделе выдвинул твою кандидатуру в члены – корреспонденты академии по отделению физико-математических наук! Ты его считаешь своим злейшим врагом, а он прокладывает тебе дорогу в высшее научное учреждение. Как это понимать, мой друг?
Я допил свое виски. Мне казалось – я это уже испытал однажды, получив удар под диафрагму, – что в легких не осталось воздуха. Постаравшись придать лицу выражение безразличия я сказал:
– Эта игра в благородство по существу – мерзость! Думаю, что он охотно выдвинул бы меня в начальники генерального штаба, только бы избавиться от меня навсегда!
Досифей замолчал. Он, казалось, полностью погрузился в какие-то свои мысли и забыл, что напротив сидит собеседник, которого он сам пригласил к столу.
Я посмотрел на часы, он заметил это.
– Ты слишком резок в отношениях с людьми, брат! – Досифей улыбнулся. – Но эта резкость не нравится мне лишь отчасти. Я тоже не люблю полутонов. Черное должно быть черным, а белое – белым! Мне по душе определенность. Но ты готов охаивать все, что тебе не по вкусу, а это, я тебе скажу откровенно, – не очень хорошая черта. Я тоже не склонен церемониться, если что не так, но я воздерживаюсь от плевков. В крайнем случае пускаю в ход вот это! – он с улыбкой показал свой кулачище.
Я засмеялся. Голос совести, которая было проснулась во мне, когда я узнал о предложении Якима, утих так же быстро, как и возник. Слова Досифея развеселили меня.
– В сущности, у нас с тобой много общего, – ну прямо никакой разницы! – сказал я и протянул ему руку.
– Кто его знает! – сказал великий человек, покачав головой и с готовностью ответил на мое рукопожатие. Потом он подозвал Лизу, чтобы расплатиться. – Ну, я пойду, пожалуй. Хочу поработать в анатомичке. Ты уж извини!
Я на секунду представил свою пустую квартиру, заброшенную мастерскую отца, карточку Снежаны, и мне стало страшно возвращаться домой. Я вздрогнул и хватаясь за соломинку как утопающий, спросил:
– А мне можно пойти с тобой?
– Что тебе делать среди трупов? – удивился Досифей.
– Меня интересует человеческий разум, – сказал я. – Электронный мозг моего говорящего робота должен быть похожим на мозг гомо сапиенс!
Стоило Досифею услышать о говорящем роботе, он тут же нахмурил брови, но, как человек широкой души, примирительно махнул рукой. Пропустив его вперед, я небрежно шепнул Лизе, что завтра после десяти вечера буду дома один.
Так кончился этот вечер в старомодной „Сирене”.
Я вернулся домой на рассвете после кошмарной, но полезной ночи, досыта наглядевшись на вскрытые черепа, на препарированные мозги. Я жадно слушал объяснения специалистов. Удастся ли мне с помощью интегральных схем и транзисторных связей хотя бы приблизительно уподобить электронный мозг модели, созданной природой? Как заставить электрон выполнять таинственные жизненные функции? Причем выполнять их так, чтобы в интегральных схемах не возникали мысленные представления о переживаниях и чувствах. Я не хотел, чтобы моему роботу были известны эмоции!
К восьми часам – я как раз заснул – раздался телефонный звонок. Звонил главный бухгалтер института. Любезным и в меру строгим тоном, каким разговаривают все главные бухгалтеры, он попросил и в тоже время приказал немедленно явиться в бухгалтерию с „соответствующими” документами по поводу моей парижской командировки. Нужно было отчитаться за валюту. Я чуть не крикнул в трубку: „Катись к черту!” или что-нибудь похуже, но сдержался. Счетное дело, даже самое сложное, принадлежало к числу элементарных видов деятельности, любая средне образованная ЭВМ могла справляться с ним отлично, в сто раз лучше дюжины хороших бухгалтеров.
Оказалось, я израсходовал довольно много франков, о чем документы не были поставлены в известность. Правда, я тратил и собственную валюту – гонорары, полученные за интервью, – однако перерасход был не так уж мал, чтобы от него отмахнуться. Бухгалтер всегда готов пойти навстречу, то есть – махнуть рукой на перерасход, если дело касается франка или двух, но тут шла речь приблизительно о двухстах франках. В них, вероятно, входили чаевые, которые я щедрой рукой давал своему коридорному, и попойка с Васей в ресторанчике возле Булонского леса.
– Только директор на свою ответственность может разрешить покрыть перерасход в левах. Зайдите к нему и попросите!
Просить Якима Давидова?!
Я бросил на главбуха такой красноречивый взгляд, что ему, наверное, все стало ясно.
– Хорошо, – сказал он с сочувствием, которое меня очень удивило: кто бы мог подумать, что у этого раба цифры такое мягкое сердце! – Вы посидите, я постараюсь сам справиться с этим делом, – сказал бухгалтер и, достав из кармана расческу, тщательно причесал свою седую шевелюру.
– Только не просите от моего имени! – предупредил я. Через десять минут он вернулся с сияющим лицом.
Узнав от секретаря, о чем идет речь, шеф сразу же велел его впустить. Он не стал слушать объяснения, сказал: „Разрешаю!” И попросил бухгалтера передать мне, чтобы я зашел к нему. „Попроси товарища Димова зайти ко мне!” – так и сказал.
„Подождет! – подумал я. – Теперь ему куда как легко демонстрировать свою любезность: я больше не путаюсь под ногами, не мучу воду!”
Поскольку денег на руках у меня не оказалось, пришлось пойти в сберкассу и снять нужную сумму с книжки. Мысль о сбережениях никогда не приходила мне в голову, но кассир института удерживал у нас ежемесячно небольшие суммы и вносил их в сберкассу. Благодаря этому у меня поднакопились кое-какие деньги, но перед отъездом в Париж я снял с книжки почти все. Нужно было купить приличный чемодан, рубашки, галстуки, и еще кое-какую мелочь – болгарский конструктор должен был предстать перед глазами Запада одетым с иголочки.
На книжке осталось ровно столько денег, сколько было нужно чтобы восстановить в левах незаконно растраченную валюту. Я снял всю сумму и закрыл счет. Интересно, как я буду жить дальше без зарплаты и без сбережений!
Внеся в кассу нужную сумму, я вышел из института налегке, с пустым кошельком. „Большое дело! – подумал я. – Сегодня погоняю лодыря, а завтра сяду и напишу статейку для газеты. Кто в наши дни не интересуется проблемами „искусственного мозга”? Я был уже известным кибернетиком, умел с горем пополам рассказывать о своей работе, редакторы газет и журналов готовы были кричать „ура”, получив от меня какой-нибудь материал. На гонорар за статью можно худо-бедно жить неделю, – рассуждал я. – А в „Сирене” перейду на оранжад-он стоит недорого. А своей красотке (я имел в виду Лизу) скажу, что соблюдаю диету. Ведь никто из нас не застрахован, скажем, от гастрита или от воспаления поджелудочной железы, не правда ли?”
Мне стало весело, и я рассмеялся, – я даже не знал, где именно расположена поджелудочная железа – справа или слева от желудка. Хорошо, что мой робот не нуждается в разных поджелудочных железах. Ему нужен прежде всего мозг, причем мозг, не уступающий интегральным схемам! А без поджелудочной железы он обойдется. Большое дело! Ему нужны „извилины”, чтобы стать мудрее своего образца – человека. В сущности, зачем нужны все эти глупости – поджелудочная железа, легкие, сердце? Ведь эволюция усовершенствования идет по пути абстракции, то есть упрощения? С такими веселыми мыслями в голове я брел и брел, и незаметно очутился возле Орлиного моста. Неужели я прошел весь Русский бульвар? Он кишмя кишел народом, как и все остальные улицы и бульвары Софии, он был забит машинами, и это мешало почувствовать особую праздничность, присущую только этой улице. Машины и многолюдье способны унифицировать и обезличить все. По каким бы улицам ты ни шел, тебе кажется, что ты идешь одной и той же дорогой.
Озеро у входа в парк приобрело „эстрадный” вид. Лебедей не было и в помине, спокойствия тоже; звучали над озером шлягеры, синхронирирующие устройства создавали своего рода ярмарочную атмосферу – все было технизировано и модернизировано, в духе века. Когда-то на этом месте стояла уютная кафе-кондитерская, в которую охотно заходили безденежные студенты, выгнанные из класса гимназисты, влюбленные парочки. Сколько лимонада я там выпил поджидая Виолетту!