– Жалкая история! – презрительно процедил сквозь зубы Фред. – По такому ничтожному поводу поднимать столько шума! Тьфу! – Он сплюнул и, негодуя, удалился.
Мы не стали его удерживать. Ни я, ни канадец не чувствовали себя перед ним виноватыми. Я сказал канадцу:
– По-моему, у вас есть все основания требовать от бюро трудовых ресурсов пересмотра вопроса. Но скажите, ради бога, почему вы упорно называете меня главным конструктором? Чтобы мне польстить?
– Что вы, что вы? – канадец развел руками, а потом вскинул их вверх, словно призывая небо в свидетели: – Разве вы ничего не знаете? По радио уже трижды передавали о вашем награждении и о присуждении вам звания главного конструктора. Этот дубина, Фред, тоже слышал, можете его спросить.
– Я ничего не знаю, – ответил я. Это известие меня ни капельки не взволновало, могу поклясться памятью отца.
– За какие же заслуги меня наградили?
– Благодаря вам годовой выпуск вертолетов увеличился на тысячу штук, – принялся объяснять канадец, встав в позу оратора. – Вы наполовину снизили их себестоимость, ваше изобретение освободило десять тысяч пар рабочих рук для других важных отраслей производства. Вместо десяти с лишним тысяч человек на вертолетных заводах будут работать сто – не больше и не меньше! – человек. Вот за эти большие заслуги и за ваш огромный вклад в развитие мировых кибернетических систем Главный Магнус внес во Всемирное бюро предложение о награждении вас почетным дипломом и присуждении звания Главного конструктора. Да, чуть было не забыл! За большие заслуги бюро подарило вам двухмоторный туристический самолет. – Канадец с минуту помолчал, потом спросил: – Ну так как же? Вы согласны заступиться за меня?
– Гм! – хмыкнул я и тоже помолчал. – Будь моя воля, я бы немедленно освободил вас от поездки на Фиджи и направил на реку Стюарт строить доки. Но дело в том, что я, как один из создателей КМ Магнуса (пожалуй, даже самый главный!), являюсь автором его интеллекта. Он рассуждает так, как я его запрограммировал, и поэтому ни за что не выполнит мою просьбу. Понимаете? В основе моей просьбы лежит чувство, а он не знает, что такое чувства. Такие аргументы на него не действуют.
Я ожидал, что мой собеседник опечалится, но его лицо вдруг перекосилось от злобы. Мне стало совестно, чувство стыда затаилось в душе, казалось, оно накапливало силы для прыжка.- Поймите, не могу я требовать от своего детища вещей, которые ему не под силу! – в свою очередь рассвирепел я.
Канадец вскочил с места и чуть не бегом бросился в тихий полутемный бар. Заказал виски, но тут же спохватился, что ему предстоит вести самолет до Триполи, и с мрачной усмешкой протянул стопку задремавшему бармену.
Когда я спустя два часа направлялся к моему самолету, меня остановил водитель „корабля пустыни”, пахнул мне в лицо перегаром.
– Послушай, гражданин конструктор, – сказал шофер, еле ворочая языком, – а что, если я возьму молоток потяжелее и трахну этого самого Магнуса по железной башке? Как думаешь? Покажу ему, как засылать людей на морское дно! Чертов ящик! Тьфу! – он сжал кулаки. – Что скажешь?
– Ничего ты не добьешься, – сказал я спокойно. – Разобьешь один ящик – и все.
– Что же делать? – уставился на меня шофер.
Я легонько отстранил его с дороги, молча пожал плечами. „Что же делать!” – звучал набат в моей душе.
За две недели до описываемых событий меня остановил у лифта совершенно незнакомый человек.
– Простите, если не ошибаюсь, вы – конструктор Димов? – спросил незнакомец и, не дожидаясь ответа, добавил:
– Я не раз встречал ваш портрет в газетах, вас часто печатают!
– Чем могу быть полезен? – Я торопился, и неожиданная задержка меня взбесила. Я собирался на прием, нужно было побриться и переодеться. Бритье и переодевание сами по себе раздражали меня, а мысль о предстоящем приеме действовала на меня так, словно мне должны были рвать зуб.
– Прежде всего разрешите представиться, – сказал незнакомец. – Вы разрешите?
Он был невысокого роста, в черном пальто ниже колен, полы которого были мокры, как и обвисшие поля его войлочной шляпы. У незнакомца было доброе лицо и немного печальные испуганные глаза.
– Пожалуйста, – сказал я.
Вид у человека был довольно унылый, и я пожалел, что держался с ним холодно.
– Моя фамилия Настев, – сказал незнакомец, – а зовут меня Иваном. По профессии я инженер, работаю в международном комбинате детских игрушек.
– Товарищ Настев, – прервал его я, – если вы не против, мы бы могли подняться ко мне.
– Благодарю вас, – сказал Настев с легким поклоном.
– Вы оказываете мне честь, и при других обстоятельствах я бы с радостью принял ваше приглашение. Но я приехал издалека – я живу за городом, – и в таком виде идти в гости неловко. Я бы попросил уделить мне всего несколько минут. Давайте сядем на тот диван, обещаю: я вас не задержу.
– Что вы, – сказал я, улыбнувшись. – Пожалуйста. Я не тороплюсь. Тут я заметил, что Настев держит в руках большую картонную коробку, перевязанную шпагатом. Крышка коробки тоже была мокрая.
Мы сели на диван, Настев поставил коробку у ног и приступил к рассказу. Из его слов я узнал, что он работает на комбинате игрушек уже десять лет. Сначала был начальником сектора, а потом стал руководителем поточной линии игрушечных электропоездов. Работал по три часа в день и каждые два года его повышали в должности. Настев любил свою работу, а еще он любил выращивать розы и заботиться о своей жене. Для всего этого времени хватает с избытком. Но выращивание роз самых различных оттенков – это, так сказать, его хобби и он построил за городом на участке в триста квадратных метров небольшую теплицу и оранжерею. Землю он снял в аренду через городской совет, а для строительства оранжереи использовал бракованные ящики, которые хозотдел предприятия продавал ему за символическую цену. Его жена страдает пороком сердца и большую часть времени проводит в розарии. Они, можно сказать, живут неплохо, в праздничные дни иногда даже приглашают к себе друзей. В розарии Настева около шестидесяти кустов роз самых разных цветов – от белого до темно-красного с коричневым оттенком, от обычного красного до лиловато-голубого. Да, у него была уникальная коллекция роз, но это богатство не упало с неба – он создал его своими руками и ценой огромного труда, поисков и терпеливых экспериментов. Настев поддерживает связи со многими цветоводами, обменивается с ними письмами и цветными снимками, а однажды к нему приезжал гость из далекой Замбии.
Но в один прекрасный день руководство комбината, где он работал, заявило, что на комбинате вводится полная кибернетизация производственных и управленческих процессов по методу профессора Димова. Вычисления показали, сказало руководство, что это позволит утроить выпуск игрушек и вдвое уменьшить их себестоимость. В результате реорганизаций каждый второй ребенок континента будет иметь красивую игрушку. А кроме того, добавило руководство, за счет экономии общественного труда мы высвободим для общества три тысячи пар рабочих рук.
– Мы очень обрадовались, – продолжал Настев, – что каждый второй ребенок получит красивую игрушку и долго кричали „ура” в честь профессора Димова. А потом я узнал, что Бюро трудовых ресурсов посылает меня на работу в Гренландию на рыбоконсервный завод, где, согласно данным КМ Магнуса, не хватало рабочих. А рыбные консервы, как известно, – главный источник питания человечества.
По этой причине я решил ликвидировать свой розарий и оставить жене только несколько кустов красных роз. Красные розы самые неприхотливые, с уходом за ними может справиться даже больной человек. Я посоветовался с врачом, и он сказал, что моей жене это будет вполне под силу. Все остальные розы я раздарил друзьям и знакомым, а для вас оставил черную розу – самую ценную и самую красивую. Это единственный экземпляр на нашем континенте, а возможно, и во всем мире. Роза эта здесь, в коробке, я прошу вас принять этот скромный подарок. Я долго молчал. В душе, казалось, гудели колокола, а потом надо всем миром зазвучала удивительнейшая печальная музыка – Реквием Моцарта. „Боже мой, – говорил я, я падал на колени, и, плача без слез, клал земные поклоны, – боже мой, – ты видишь, что венец природы, его величество Человек начинает думать как мой Магнус, как Магнус Великий!