2 марта 1881 года. Летучая типография "Народной воли".
"Итак, все кончено, — думала Софья Перовская, садясь в извозчичьи сани возле Аничкова моста, — все, все кончено…"
— Куда, барыня? — спросил извозчик, толстый, с красным обветренным лицом, которому седая борода придавала что-то иконописное.
— В Коломну, — сказала она.
— Эка даль, — засуетился извозчик, укутывая ей ноги овчинным тулупом. Было холодно, промозгло, лепил мокрый снег, косой серо-белой лавиной наполняя Невский. — Считай, край города. На шкалик бы прибавить, барыня.
— Прибавлю, — сказала Перовская, устроившись в санях. Путь предстоял действительно дальний: на окраине Петербурга, в Коломне, была давно снята квартира, строго законспирированная, на крайний случай. Сегодня в ней соберутся уцелевшие члены Исполнительного комитета.
"По существу, мы разгромлены, — думала она, закрываясь воротником от снега. — И то, что приговор приведен в исполнение, — чудо".
В январе и феврале, в самый разгар подготовки покушения на Малой Садовой, на партию "Народная воля" обрушились провалы и аресты — один за другим, и в них не было логики: испытанные, умелые конспираторы попадались, казалось, случайно: Александр Михайлов был взят в фотографии, Фриденсон — на улице. А Андрей Желябов — ее Андрей! — попался в засаду на квартире "Милорда", Миши Тригони, который совсем недавно, вернувшись из-за границы, поселился на Невском, в меблированных комнатах госпожи Мессюро.
Сани уже свернули на набережную Невы, на противоположном берегу в серое низкое небо вонзился шпиль Петропавловской крепости; сани покачивало на ухабах, и Софье Перовской казалось, что золоченый шпиль тоже покачивается.
"Может быть, Андрей там? — думала она. — Где его содержат? Родной, любимый… — Слезы подступили к горлу. — Ты бы похвалил меня, правда? Я все сделала как ты. Вчера я заменила тебя. Только, если бы не удалось… Я бы не смогла с кинжалом…"
Она вспомнила Желябова за два дня до его ареста. Тогда, на заседании Исполнительного комитета, он изложил окончательный план покушения на Малой Садовой. Андрей стоял у стола, весь напряженный, непримиримый, он был полон энергии и нетерпения, и Перовская на расстоянии нескольких шагов ощущала и эту жгучую энергию, и нетерпение. "Каким ты был прекрасным тогда!" — подумала она сейчас, глядя в широкую, неподвижную спину извозчика.
— …Подкоп на Малой Садовой готов, — говорил Андрей Желябов, — остается заложить мину. Мина Кибальчичем сделана, и она не откажет. Так что если царь поедет в манеж на развод войск по Малой Садовой, его экипаж будет взорван. Однако мы должны допустись неудачу… — Голос Желябова звенел от сдерживаемого волнения. — Они у нас были. Тогда четверо метальщиков, расставленных на всех четырех концах улицы, подбегут к карете… И тот, кто окажется возле нее первым, бросит бомбу… Метательные снаряды Коли безотказны. И все-таки… — Софья Перовская увидела, как сжались кулаки Андрея. — Если и при этом самодержец останется жив, тогда я вскочу в экипаж и кинжалом довершу приговор.
"Нет, твой кинжал не понадобился, Андрей. И погиб Котик, Игнатий Гриневицкий, он взорвал себя вместе с царем. А Коля Рысаков арестован, он первый неудачно бросил бомбу".
Софья Перовская испытала острую тревогу. Рысаков в руках властей… Вчера утром, за несколько часов до покушения, из всех метальщиков больше других нервничал Николай Рысаков; быстро ходил по комнате, вытирал рукавом вспотевшее лицо, обжигаясь, пил чай, жадно жевал бутерброды, и видно было: вкуса не чувствует.
И, подумав о Рысакове, Перовская вспомнила короткий разговор с Андреем сразу после ареста Александра Михайлова. Они сидели на скамейке в Летнем саду.
— Провалы, аресты неизбежны, — бесстрастно говорил Желябов. — Таково наше дело. Но в организации есть человек, которого мы должны сохранить во что бы то ни стало, любой ценой…
— Кибальчич? — перебила Перовская.
— Да. Совсем недавно Саша Михайлов… Господи! Как он нелепо попался! Так вот, Саша сказал: "Как только динамита и бомб будет сделано впрок и ученики Николая освоят их изготовление, Кибальчича необходимо отправить за границу".
— Да он никогда не согласится! — воскликнула Перовская.
— Это будет приказ партии, — голос Андрея Желябова звучал жестко. — Ты знаешь, что сказал мне Саша еще? Он буквально сказал: "Кибальчич — гений. Гений науки. Он принадлежит не только России, но и всему человечеству".