Но именно в это время в кухню вошел отец, посмотрел на Колю и, даже не изменившись в лице, сказал ровным голосом:
— Вымыться, переодеться — и к гостям. А завтра — на полдня в угол.
На следующий день Коля, отстояв в углу, после обеда убежал в Закоропье. Отец первый раз взял в руки ремень. Но, встретившись с глазами сына, усомнился в положительном результате наказания.
Несколько дней подряд всеми правдами и неправдами Коля убегал в Закоропье, возвращаясь оттуда грязным, возбужденным, счастливым.
В тот вечер он вошел в кабинет отца с ремнем в руке, протянул его Ивану Иосифовичу, тихо сказал:
— Б-бей…
Отец положил ремень на письменный стол рядом с Библией, которую читал перед этим, провел по голове сына, по его спутанным густым волосам тяжелой рукой.
— Упрям, — задумчиво произнес Иван Иосифович. — В кого бы? Ну ладно. Кто там из закоропских твой лучший друг?
— Грицько Зацуло.
Грицько был приглашен в дом Кибальчичей. Он робко вошел во двор, и все домашние обступили его..
— Какой грязный, — сказала сестра Катя.
Грицько нахмурился.
— Сразу видно — атаман, — сказал с крыльца Иван Иосифович, но голос его был одобрительный.
Грицько повеселел и посмотрел на всех смелей.
— У тебя голуби есть? — спросил Федя, средний из братьев Кибальчичей (он в ту пору начал разводить голубей).
— Два сизаря, — сказал Грицько и, похоже, совсем освоился.
— Вот что, — сказала мама, — мы тебя, Грицько, вымоем, а наденешь костюм Феди, прошлогодний, он из него вырос. Согласен?
Грицько угрюмо молчал, поглядывая на Колю.
— Вымойся, — сказал Коля. — Что тебе стоит?
На крыльцо он вышел неузнаваемый: чистенький, подстриженный, робкий какой-то, только лукаво светились карие глаза.
— Пошли Грицька учить играть в кегли! — сказал Степан.
Грицько оказался на редкость способным учеником — и в кегли и в крокет он научился играть сразу и внес в благопристойное общество детворы Кибальчичей буйство, нетерпение, размах.
В этот день все дети так были увлечены играми, что даже не заметили лохматые головы закороп-ских ребят над забором…
Прощаясь с Грицьком, Коля спросил:
— Завтра придешь?
— Приду! — Мальчику очень понравилось у Кибальчичей.
Он действительно пришел на следующий день, но какой-то подавленный, молчаливый. Чистый костюм изрядно потерял свою свежесть, одна штанина была даже разорвана и неумело зашита белыми нитками. Под правым глазом у Грицька красовался порядочный синяк.
— Кто это тебя? — спросил Коля.
— Ерунда! Дома об угол печи ударился, — беспечно махнул рукой Грицько. — Ну, чего? Давайте в эти… в егли играть.
Только под вечер гость загрустил, присмирел немного, похоже было, не очень-то хочется ему идти домой. Коля заподозрил неладное.
— Я тебя провожу!
— Нет!
— Провожу! — упрямо сказал Коля.
Грицько вздохнул. Они вместе вышли за калитку.
По дороге мимо плетней и палисадников шагали молча, и, взглянув на Грицька сбоку, Коля увидел, как мальчик весь напрягся, даже пот выступил у него над верхней губой.
Уже знакомая тропинка привела мальчиков к старым осокорям, за которыми начиналась улица Зако-ропья.
Грицько вдруг замедлил шаг, остановился.
— Я говорил тебе, — прошептал он, — не надо было со мной.
Коля тоже остановился — со всех сторон их окружали закоропские ребята.
— Добрый вечер, — сказал Коля, удивившись звонкости своего голоса.
Ему никто не ответил.
— Кибальчонка не бейте, — сказал Грицько. — Он маленький.
"Бить меня? — потрясенно подумал Коля. — За что?.."
Вперед вышел самый старший из ребят, сказал, глядя Коле в глаза с непонятной ненавистью:
— Ты! Паныч белопузый! Отойди!
Вокруг Грицька сомкнулся круг. И Коле стало страшно.
— Ну? — спросил кто-то там, в живом круге. — Сладко тебе живется на поповских харчах?
И посыпались насмешливые, злые вопросы:
— С чем они пироги едят?
— А в палки играть интересно?
— Когда тебе штаны в полоску дадут?
— А поповская дочка, Катька, тебе невеста?
Красный свет вспыхнул перед Колей, и каждой своей клеточкой он ощутил его нестерпимый жар.
— Предатель! — кричали в ненавистном круге.
— За сколько панам продался?
— Бей!