— Бей предателя!
Все дальнейшее произошло неестественно быстро.
Круг, в котором стоял Грицько, так и не сказавший ни слова, скомкался, превратился в вертящийся клубок, замелькали в воздухе кулаки.
— Коля! Беги! — услышал он отчаянный крик Грицька.
А дальше он обнаружил себя в центре клубка, мелькнуло лицо Грицька с размазанной по рту кровью.
— Я с тобой, Грицько! Я с тобой! — кричал он.
И бил кулаками направо и налево — в лица, в пруди, в животы, куда попало, пинал ногами, кого-то укусил за руку и смутно видел все вокруг себя в жарком красном свете.
— Бей поповича!
— Смерть панам!
От удара по голове зазвенело во всем теле, на мгновение он ослеп и оглох от боли. Теперь со всех сторон сыпались на него удары, беспощадные и Жестокие, кровь текла из разбитого носа, и он почувствовал на губах ее соленый вкус, затрещала рубаха. Он шатался под ударами из стороны в сторону, уже не чувствуя боли, весь охваченный лишь бешеной ненавистью, и бил, кусался, рвал чьи-то рубахи и, оказывается, не слыша себя, кричал: "Нате! Нате! Нате!"
И все это длилось лишь несколько мгновений.
Коля очнулся у себя в кровати и сразу вспомнил драку. Болело все тело. Рядом на стуле сидел отец.
— За что они нас били? — спросил Коля, и обида, жестокая обида наполнила его глаза слезами. — Папа, за что они нас били?
Промолчал Иван Иосифович, осторожно погладил сына по мокрой от слез щеке.
— Я все равно пойду в Закоропье к Грицьку, — сказал Коля. Он закрыл глаза, с силой сжал веки, чтобы справиться с нахлынувшей яростью. — Я б-буду драться с ними со всеми…
— Поправишься, — сказал отец, — и поедешь к крестному в Ксендзовку, погостишь у него.
Отец поднялся. Коля, не открывая глаз, слышал, как под его грузными шагами скрипят половицы.
Наверное, он заснул, потому что был уже в кузнице Ивана Тарасыча Зацуло и стоял у наковальни с молотом в руках, а Грицько держал раскаленный кусок металла длинными щипцами. Пылали угли в горне, и тот укрощенный огонь был другом Коли Кибальчича. Легко, свободно поднимался молот в сильных Колиных руках, летели золотые искры, а кусок металла под умелыми ударами превращался в звезду, и потом эта звезда непонятным, непостижимым образом перелетела на черное небо и поселилась там среди других звезд, слева от Луны, ближе к смутному горизонту.
А за горизонтом вспыхивали зарницы, наверное, оттуда шла гроза.
Ночью Коля проснулся от грома, вспышек молний, стука дождевых капель, в окна.
…"Хождение в народ" закончилось знаменитым "процессом 193-х". В 1875 году в двадцати шести губерниях России было уже арестовано около четырех тысяч человек, принявших участие в этом походе; в Третьем отделении собственной его императорского величества канцелярии скопилось огромное количество следственных дел, тысячи, десятки тысяч томов. Дожидаясь суда, большинство подследственных сидели в тюрьмах, некоторые уже четвертый год. За это время в царских застенках умерли девяносто три человека, многие сошли с ума, почти все получили различные болезни. Характерно высказывание шефа жандармов Мезенцева: "Пусть умирают. Я приказал уже заказать гробы" (с сим изречением и вошел в историю). Как говорится, не прошло и трех лет — и процесс весной 1878 года все-таки начался, к суду было привлечено всего сто девяносто три человека. (Среди них были Андрей Желябов и Софья Перовская.)
"Процесс 193-х" — особая глава русской истории и не предмет нашего повествования. Но о нем необходимо знать, постигая личность и судьбу Николая Ивановича Кибальчича.
Расчет правительства одним ударом покончить с "нигилистами" и революцией провалился: передовое общественное мнение России было на стороне подсудимых. Приговор суда оказался неожиданно мягким (благодаря поведению обвиняемых, превративших зал заседаний в трибуну страстной пропаганды своих идей; благодаря блестящей защите девяносто человек были оправданы, четверо приговорены к десяти годам каторги, остальные получили от пяти до девяти лет каторжных работ или ссылки).
И тем не менее русские демократы должны были признать; "хождение в народ" не дало ожидаемых результатов: крестьянство, задавленное нуждой, неграмотностью, идей социализма не приняло. Часто крестьяне выдавали властям пропагандистов, и это было недвусмысленным крушением доктрины "русского крестьянского социализма". Для достижения цели нужна была организация, партия — с уставом, программой, железной дисциплиной, строго законспирированная.
И такая партия возникла. Она получила название "Земля и воля". В ней постепенно наметилось два крыла: "политики", сторонники активной политической борьбы, и наиболее действенная мера в ней — индивидуальный террор; и "деревенщики", которые оставались на позициях пропаганды социалистических идей в деревне, постепенной подготовки революции.