— А почему бы вам, — перебил Осипов-Новодворский, — не выйти на улицу? С красным флагом? И со своими требованиями?
— Мне? — изумился Каблиц. — С какой стати, собственно, мне? Я не состою ни в какой партии, просто не знаю, как это… И вообще, Андрей Петрович, ваши шутки неуместны! — Он отпил большой глоток остывшего чая, помолчал. — Все нет Самойлова. Уж он бы нам разъяснил, что к чему. Уж он-то знает!
— Да, вторую неделю не показывается наш тихий таинственный Самойлов. — Андрей Петрович вздохнул с сожалением. — Пуст библиографический отдел. Придется за него рецензии писать. — Он взял со стола тоненькую книжицу. — Давайте-ка наваляем мы с вами. Надо раскатать вот эту дрянь…
И в это мгновение в комнату вошел Владимир Александрович Жуковский. Не вошел — ворвался, потрясая свежей газетой. Он рухнул на стул и выпалил, захлебываясь словами:
— Вот! Наконец-то! Экстренный выпуск! — Газета лихорадочно шуршала в его руках. — Наконец изловили самого главного алхимика, изготовителя бомб для первого марта. — Жуковский смотрел на собратьев по перу безумными глазами. — Вы знаете, кто он? — Владимир Александрович ткнул в тощую грудь Каблица газетой. — Это Самойлов!
— Самойлов? — Каблиц был близок к обмороку.
— Так точно-с! — В голосе Жуковского появилось непонятное торжество. — Ведь вы сами понимаете, что отсюда вытекает. В лучшем случае нас погонят в места не столь отдаленные. Он оказался на самом деле Кибальчичем. Он заскорузлый анархист. То есть, конечно, я согласен, личность героическая, во всяком случае, изобретательная, и его, разумеется, повесят, но каково нам!
— А каково нам? — спросил Осипов-Новодворский, усмехнувшись.
— Я не вижу повода для иронии! — В голосе Владимира Александровича Жуковского появились истерические нотки. — А вы, Андрей Петрович, хороши! Да, да! Хороши-с! Это вы ему писали всяческие записочки на редакционных бланках. Я только что от нашего издателя, от Федора Иваныча… И представьте, его, больного, всеми уважаемого человека, вызывали в известный вам дом на Фонтанке и предъявили две такие записочки с фирмой "Нового обозрения", и только посмотрели на него пронизывающим взглядом, и больше ничего, а от этого взгляда у Федора Иваныча душа в пятки ушла. Ну-с? Нет, надо же было писать на редакционных бланках непременно кому попало?
— Кому попало? — спросил Андрей Петрович, глядя прямо в глаза Жуковскому.
Взгляд Иосифа Ивановича ускользнул, начал блуждать по комнате, и он сказал запальчиво:
— Да, кому попало! В конце концов, они просто убийцы! Сколько крови!..
— По-моему, кто-то хотел подстрелить пару генералов? — перебил Осипов-Новодворский.
— Я не знаю, кто хотел подстрелить пару генералов! — Теперь в голосе Владимира Александровича Жуковского была явная истерика и, похоже, слезы обиды. — Да, я либерал, демократ… Господа! Вы же знаете: после выстрела Веры Засулич в Трепова я, как прокурор, отказался быть ее обвинителем на процессе. И лишился места, пострадал. Но я не сторонник крайних мер, кровавых…
А Иосиф Иванович Каблиц уже давно мерил комнату коротенькими шажками и повторял:
— Надо что-то делать. Предпринять. Что-то делать…
— Господа! — И Жуковский вдруг превратился в смущение, в одно смущение. — Давайте будем реалистами. В конце концов, если мы останемся на свободе, у нас будет возможность своим пером служить народу… Так мы больше принесем пользы отечеству…
— Верно! — с энтузиазмом подхватил Каблиц. — Совершенно верно!
— И я предлагаю. — Теперь Владимир Александрович говорил уверенно, убежденно. — Во-первых, надо повесить портрет нового государя. — Он взглянул на стену, украшенную темным квадратом. — Неудобно… Все вешают. Во-вторых… Может быть, на высочайшее имя подать адрес от редакции…
— С изъявлением верноподданнических чувств? — перебил Осипов-Новодворский.
— Батенька! — воскликнул Владимир Александрович. — Что же поделаешь?! Все пишут. И бумага все вытерпит. Мы-то с вами из-за этого адреса не изменим своим убеждениям!
— Я ваш адрес подписывать не буду! — сказал Андрей Петрович Осипов-Новодворский и демонстративно отошел к окну.
Жуковский нагнулся к уху Каблица; ухо было белое, прозрачное и волосатое.
— Подпишет, подпишет, — зашептал Владимир Александрович, брызгаясь от возбуждения слюной. — Вы текстик набросайте, а я побегу на Невский. Там в одной лавке продаются отменные портреты нового государя.
И бывший прокурор, теперь журналист, либерал и демократ, ринулся к двери.