В начале нового, 1881 года организацию ждали следующие страшные удары: двадцать девятого января арестован Николай Васильевич Клеточников, их агент в недрах Третьего отделения, куда он был устроен письмоводителем: от него организация получала ценнейшие тайные сведения о готовящихся акциях полиции.
Михайлов не находил себе места: провал Николая Клеточникова! А ведь это он способствовал внедрению агента партии в тайные тайных противника — в логово сыска, он познакомился с Клеточниковым, проверил его в деле, убедился в выдержке, хладнокровии и железной воле этого человека. Михайлов представил лицо товарища: высокий лоб, впалые щеки, под очками в тонкой оправе спокойные серые глаза, способные выдержать любой "оловянный" взгляд.
Двадцать седьмого февраля вместе с Михаилом Тригони был арестован Андрей Желябов, и, получив это ошеломляющее известие, Александр Михайлов сказал себе: "Новое предательство".
А если предательство, то кто? В каземате Трубецкого бастиона ответа на этот вопрос не было.
Теперь нависла угроза — Александр Михайлов понимал это — над главным делом партии: может не состояться покушение на Александра Второго, намеченное на март (если самодержец возобновит выезды на развод войск), не будет приведен в исполнение смертный приговор, вынесенный "Народной волей" главному виновнику всех бедствий России и ее народов. Партия обезглавлена.
И нависла угроза над человеком, спасти которого от ареста Михайлов считал своим долгом и прямой обязанностью.
"А может быть, — думал он, меряя шагами свою каменную клетку, — Кибальчич уже в безопасности? Товарищи успели придать этому решению форму приказа Исполнительного комитета?"
Неизвестность, проклятая неизвестность!
Но грянуло первое марта — ликование в казематах Петропавловской крепости, где томились народовольцы: свершилось!..
"Арестован только Рысаков, метальщик, — думал Александр Михайлов. — Остальным участникам покушения удалось скрыться. И уж теперь Николай уедет наверняка!"
Восемнадцатого марта Михайлова вызвали на допрос. После первого марта это был первый допрос. Никто из арестованных народовольцев не знал, что происходит в Петербурге. Были отменены прогулки, свидания. И допросы, до того регулярные, тоже.
Следователь, высокий старик, не отрываясь от бумаг на столе, которые методически перелистывал, сказал:
— Прошу садиться. — Михайлов сел на табурет под окном, забранным в решетку. — Вы, господин Михайлов, конечно, знаете о злодейском преступлении первого марта. — Следователь не поднимал взгляда от бумаг. — И об аресте Рысакова. Сообщаю вам… — Следователь помедлил. У Александра Михайлова потемнело в глазах. — Еще арестованы ваши сообщники… Тимофей Михайлов… Не родственник он вам? Впрочем, знаю, не родственник. Вы братья по духу, не так ли? — Александр Михайлов молчал. — Арестована некая Геся Гельфман, а человек, с которым она жила в динамитной квартире, покончил с собой… — Александр что есть силы сжал руками края табурета. — Далее. — Следователь все шуршал бумагами. — Арестована небезызвестная Софья Перовская. В вашей стае крупная птица, верно? И последнее, господин Михайлов. Не далее как вчера арестован главный ваш изобретатель, изготовитель адских бомб Николай Иванов Кибальчич, сын священника, как это ни прискорбно. Не предложить ливам, господин Михайлов, стакан воды? — Следователь не мигая смотрел "а него.
— Нет, благодарю. — Михайлов не отвел взгляда.
— Вы с Кибальчичем учились в Новгород-Северской гимназии. Только он, как я понял, на два или три класса был выше вас, не так ли? — Михайлов молчал. — Вы наверняка были знакомы еще по гимназии. Несколько вопросов, господин Михайлов.
— На любые вопросы отвечать не желаю.
— Воля ваша. — Голос следователя звучал ровно и спокойно, в его руках опять шуршали бумаги. — Заговорите! Здесь это, за редчайшим исключением, случается со всеми. Времени у нас, Александр Дмитриевич, предостаточно. Уведите арестованного.
…Он лежал в своем каземате на железной койке поверх серого солдатского одеяла. Сводчатый, и тоже серый, потолок.
"Я виноват перед тобой, Коля. Все мы виноваты. Не уберегли".
Александр Михайлов действительно познакомился с Кибальчичем в Новгороде-Северском, в гимназии, в которую Николай перевелся из Черниговской духовной семинарии после второго курса, поступив сразу в шестой класс. Саша Михайлов был в ту пору в четвертом классе, и их юношеская дружба продолжалась три года.