…Александр Михайлов, глядя в серый потолок своего каземата, перебирал всех товарищей по партии. Нет, никто из арестованных народовольцев не мог стать предателем!
А трагедия с Григорием Гольденбергом…
Да, это именно трагедия. Постепенно через Клеточникова Исполнительный комитет "Народной воли" узнал ее подробности.
Григорий Гольденберг был арестован на вокзале Елизаветграда 14 ноября 1879 года с полутора пудами динамита в чемодане — готовилось третье покушение на Александра Второго.
Арестованного привезли в Одессу, сопровождали его лично одесский генерал-губернатор Тотлебен, его помощник Панютин, а также прокурор Добржинский. Да, тот самый Александр Федорович Добржинский, который после удачной "работы" с Гольденбергом был переведена Петербург, и его карьера круто пошла вверх.
В камеру к Гольденбергу, когда он уже, по мнению Добржинского, был "психологически готов", подсадили "наседку" — провокатора Курицына (и специально фамилию не придумаешь). Экспрессивный, доверчивый, подогретый беспрерывными ночными "дружескими" допросами-беседами, Григорий Гольденберг рассказал Курицыну все. Все, что знал: назвал фамилии многих своих товарищей, поведал о планах готовящегося покушения на Александра Второго.
Гольденберг был экстренно перевезен в Петербургу с ним следовал Александр Федорович Добржинский. Беседы, почти в интимной обстановке, за чаем с лимоном, продолжались, правда, в Петропавловской крепости. Григорию Гольденбергу было сделано предложение:
— Возьмите на себя, Григорий Давыдович, гуманную миссию, — сказал Добржинский, — примирите власть с вашей партией. Уверен, если государь и правительство узнают истинный характер "Народной воли", ее цели и если появится возможность прямого контакта с руководителями организации, откроется путь для переговоров, в конце концов, возможен компромисс! Подумайте, какое решение трагической проблемы: народовольцы отказываются от борьбы против самодержавной власти, власть прекращает преследовать революционеров, идет на определенные демократические уступки, объявлена амнистия всем политическим заключенным, и вы, Григорий Давыдович, инициатор этого поворота в отечественной истории.
Гольденберг поверил. И стал давать откровенные показания: фамилии и адреса товарищей, планы партии, адреса квартир, где находились типография и динамитная мастерская. Он назвал около ста пятидесяти человек активных деятелей партии. Среди них было названо имя Николая Кибальчича, обрисована его роль как "динамитчика" в подготовке покушений на царя…
Драматически звучит заявление Гольденберга в конце показаний — он его сделал, когда по его доносам уже шли аресты: "Я твердо уверен, что правительство оценит мои добрые пожелания, отнесется спокойно к тем, которые были моими сообщниками, и примет против них более целесообразные меры, чем смертные казни".
Узнав от Николая Клеточникова о предательстве Гольденберга — эти сведения письмоводитель Третьего отделения передал Александру Михайлову, — партия нашла возможность через того же Клеточникова раскрыть глаза Григорию Гольденбергу на его истинную роль в "примирении" с правительством.
На очередном допросе, который велся уже без всяких церемоний и чаепитий, потрясенный Гольденберг сказал:
— Помните, если хоть один волос упадет с головы моих товарищей, я себе этого не прощу!
— Уж не знаю насчет волос, — усмехнулся Александр Федорович Добржинский, — ну а что голов много полетит, так это верно.
Пятнадцатого июля 1880 года Григорий Гольденберг, окончательно поняв суть своей "гуманной миссии" в примирении народовольцев с правительством, повесился в каземате Екатерининской куртины Петропавловской крепости.
А с двадцать пятого по тридцатое октября 1880 года в военно-окружном суде Петербурга разбиралось "дело 16-и террористов". На скамье подсудимых были те, кого арестовали по доносу Гольденберга. Пятеро из них были приговорены к смертной казни через повешение. Казнили двоих: Квятковского и Преснякова. Трое "монаршей милостью" получили бессрочное заточение. Среди них — Иван Окладский.
…Нет, не мог Александр Михайлов допустить мысль о том, что вторым предателем, и уже хладнокровным и убежденным, в рядах "Народной воли" станет Окладский. Народовольцам было известно его последнее слово, брошенное в лицо судьям:
— Я не прошу и не нуждаюсь в смягчении своей участи, напротив, если суд смягчит свой приговор относительно меня, я приму это за оскорбление!